КМК, солидная мать семейства смотрелась обыкновенно для тогдашней провинции. Наряды соответствующие: цветастые кофты с длинными рукавами и свободные удобные сарафаны, белый халат в лаборатории. Осенью широкие плащи и узорчатые платки как на матрешках, резиновые сапоги. Зимой пальто с меховым воротником и войлочные бурки, самовязанные варежки. Жесткие дамские сумки и набитые всякой всячиной авоськи. Кудреваты пряди туго собирались сзади, шпильками крепился шиньон из своих же волос, губы красились темной помадой, брови никогда не выщипывались – больше никакой косметики не полагалось. В праздники Юлия выбирала светлые блузки и делала начес, и тогда голова напоминала шар. Так выглядели все замужние женщины в ЦЗЛ – и не только там – типичные советские тетки.
Теперь Юлия потеряла немало веса – исчезла ее справная толщина. Максиму не показалось – бабушка уменьшилась и вверх, и в бок. Ее когда-то жесткая прямая спина согнулась, лопатки опустились. Ноги истончились, стали напоминать две сухие палки и слушались все хуже. Однако ослиное упрямство сохранилось в нетронутом виде. Великолепная трость ручной работы из американского ореха, инструктированная серебром, перламутром, украшенная резьбой и отделанная маслом, подарена внуком Генрихом (он оплатил, а правнук Дэн привез дорогую вещь из Европы). Подарок, пренебрежительно брошенный в кладовке, с тех пор пылился за ненадобностью, поскольку там же случайно обнаружилась старинная потемневшая дубовая палка с серебряным кольцом – поцарапанная, но довольно крепкая. Юлия с радостным криком вцепилась в находку.
– Это еще мамина!
Недовольному Генриху Юлия продемонстрировала на палке надпись – по серебряному ободку махонькими буковками выдавлено «Ща…в – Уты…а – 192…год» (отдельные буквы стерлись от старости), таким способом легко доказано, что палка вполне могла принадлежать незабвенной Агриппине Ивановне, супруге Иннокентия Павловича. Разумеется, находка сразу стала семейной реликвией, своеобразным фетишем. Палку Юлия таскала с собой всюду – делала вид, что из снобизма или упрямства, убеждала, что старинное дерево хранит особое тепло, а отполированный набалдашник сам скользит в ладонь как нельзя удобней – да, говорила и это, и еще другое, но ей и вправду было тяжело ходить. Палка стала неотъемлемым Юлиным продолжением.
Про Юлию можно рассказывать и рассказывать, и даже посвятить ей целую книгу – про светлый ум, гордость и справедливость, живую заинтересованность, злоязычие, бескорыстие и упорство, про ее последнюю обиду и пришедшее опустошение – но это будет уже другая книга. Поэтому прервемся. Лишь одно. Куда в данную минуту напряженно вглядывался Максим Елгоков, пытаясь обрести реальную опору в том фантасмагорическом действе, что захватило его сегодня днем и потрясло до глубины душевной.
Итак, вот она – ныне здравствующая, самая старая и влиятельная представительница трех родов – Елгоковых, Тубаевых и Сатаровых. Ее лицо слегка перекошено за счет опущенного левого уголка