дошагать до сосновой посадочки, и потом по дороге вдоль нее уже идти до лесочка.
Еще не доходя до оврага, стали натыкаться на полянки луговой клупниги (в Богданихе так называют – «клупнига», «землянига»). Порвали немного. Ягоды были настолько спелыми, сладкими, что трудно было оторваться от процесса собирания и поедания. Кое-где в густой траве попадались и кустики кислой, но душистой лесной земляниги. Баба Клава спросила:
– Валер, а может, не пойдем по грибы, ягодку нарвем? Компот сварим.
– Нет, бабушка, что ты! Я ягоду есть люблю, а не собирать. В лес, так в лес.
Ложбинку внизу оврага, наполненную водой, перешли по стволу рухнувшей ветлы, поднялись на другую сторону. Очень скоро добрались до хвойной лесополосы. Продравшись сквозь заросли цветущего иван-чая, я нырнул в пролет между сосенками и тут же закричал:
– Бабушка, бабушка! Масленок нашел!
Светло-коричневый скользкий грибок был крупным, плотным, совершенно не червивым
Из всех грибов маслята – мои любимые. Светло-коричневый скользкий грибок был крупным, плотным, совершенно не червивым. К сожалению, он оказался единственным, а дальше – не попалось ни одного. Так что в скором времени мы разочаровались в ожиданиях и, пройдя половину посадок, вышли на вольный свет. Недалеко до конца посадок справа от дороги снова бросились в глаза россыпи ягод. Какие-то длинные узкие холмики были просто усыпаны ими. Я не сдержал восторга:
– Бабушка, давай еще клупниги порвем! Смотри, сколько ее!
– Валера, тут ягоды рвать нельзя. Это захоронения.
– А кто здесь похоронен?
– Я не помню точно. Стары люди сказывали. В незапамятные времена, еще до революции, в голодный год шли через эти места какие-то переселенцы с югов. На волах, в возах ехали, семьями, искали, где осесть. Но их никакие села не принимали, гнали. И вот тут где-то у пришельцев с местными была война за землю. Бились жестоко, косами, вилами, и много народа погибло с обеих сторон. Похоронили чужаки своих в общих могилах и двинулись дальше в поисках лучшей доли.
– Бабушка, а в Богданихе нашей они осели?
– Нет, Валера. Наши украинцы, Пристяжнюки, к нам уже после войны попали. Это люди хорошие.
У нас в деревне жило несколько семей украинцев. Все они были достойными людьми. Мария Кузьминична меня учила еще немножко в первом классе, а ее сын Витек был моим лучшим другом в детстве. Конфликтов на национальной почве в Богданихе даже представить невозможно. Ни русские, ни украинцы и не подозревали, наверно, что они какие-то разные народы, и браки между русскими и украинцами никто бы не догадался назвать «смешанными». Смешивается что-то неоднородное, а тут – только свои, односельчане. И песни украинские знали все, и на свадьбах пели за столами; я их с детства очень люблю.
Не знаю, может, и не так было дело, как бабушка рассказывала. Спросить уже некого. Но холмы эти, поросшие травой, –