поделился, – мне хотелось бы верить, что однажды мы с тобой отправимся в это путешествие. Может быть ты именно та, кто сможет отыскать верный путь?
– Зачем это нужно, если мы и так могущественны? – выразила свое искреннее недоумение девушка.
– Все это цирковые фокусы, по сравнению с той силой, которую там можно обрести, – Шварц презрительно махнул рукой, – телекинез, телепатия… ничто, когда ты сможешь управлять временем и пространством, жизнью и смертью. Представь себе, что ты могла бы одним своим желанием остановить все это? Войну, постоянные распри между людьми, вернуть умерших близких, исцелять любые болезни?
– Не уверена, что мне это нужно, – вздохнула Поль, и ей даже стало как-то неловко от того, что она не способна была разделить восторга от его пламенных речей.
Когда Монстр говорил обо всем этом величии, он снова казался совсем ребенком, впечатлительным и наивным, насмотревшимся в синематографе фантастических картин, наивно верящим в правдоподобие всего, творившегося на экране. Но при этом в такие минуты он был таким прекрасно-вдохновленным, что Поль невольно восхищалась тем, что человеческое существо вообще способно быть настолько крепким в своей вере.
Ей было неизвестно это чувство, религия обошла ее стороной, хотя в колониях и была возможность посещать церковь для живших вдали от дома французов, расположенную в соседнем, более крупном городе. Она верила в простые вещи, в выживание любой ценой, в себя и своих друзей. Была ли она такой фанатичкой идей сопротивления? Вряд ли.
Скорее, просто противницей мысли, что один народ может безнаказанно сживать со свету другой, с какими-то сомнительными целями. Что люди должны страдать из-за политических игр, а дети оказываться брошенными родителями, отправившимися на бесконечные и бессмысленные войны. Что все это – все вот эти мистические поиски, рассуждения о том, что одна нация лучше, а другая хуже, что человек просто имеет право отнять жизнь другого человека – имеет хоть какой-то смысл.
– А ты? Почему ты хочешь этого? – прошептала она и вспомнила те картинки, которые видела в голове у Шварца, когда он добровольно открыл перед ней собственный разум. Кошмары психиатрической лечебницы, сравнимое с пытками по жестокости лечение; одиночество, осуждение окружающих только за то, что он родился не таким, как они. Но ей почему-то хотелось самой услышать от него откровение, а не строить собственные доводы.
Монстр дернулся от этих слов, словно от удара плетью. Больше разговоров о политике нацистов и новостей с фронта он избегал только тем, касавшихся его самого, его чувств, мыслей и особенно прошлого. Поль даже начало казаться, что он в тот раз вовсе не планировал позволять ей увидеть психиатрическую больницу, что это вышло случайно, а она попросту беспардонно украла у него это личное воспоминание, скрытое за семью печатями.
– С этой силой ты смогла бы найти своих родителей, – быстро перевел тему мужчина, – разве ты не хочешь этого?
– Нет, – коротко выдохнула Поль.