Она вздрогнула, покрутила затекшей шеей и поняла, что так и проспала всю ночь – сидя за столом. Кинулась в спальню в надежде – никого. Разбудила Антошку в школу, в тягостном молчании собралась на завод. На столе оставила записку – вдруг муж вернется?
У ворот школы она постояла с минуту, провожая взглядом Антошку, пока еще могла различить среди спешащих школьников его подпрыгивающий ранец на спине и синюю вязаную шапочку.
На заводе на проходной влилась в поток, там ее выцепила технолог:
– Томка, ты чего такая смурная? На тебе ж лица нет!
– Левку не видела моего? Пропал он. Ночевать не пришел, – ответила вместо приветствия.
– Не, не видала. Да ты брось переживать, поди запил с кем-нибудь в гараже!
– Нет его в гараже. Да и не пьет он вовсе.
– Ой, все они не пьют до поры, до времени. А как схлестнутся с дружбанами – так пиши пропало. Я тебе говорю: забухал твой милый. Не боись, пропьется и вернется.
Тома передернула плечами и пошла к своему месту. Через час в дверях цеха появилась старшая смены и, перекрикивая гул конвейера, позвала:
– Томка! Поди-ка сюды! Тут к тебе товарищ, из милиции.
Томе показалось, что сердце ее, словно лопнувшее яйцо, стекло по ребрам куда-то вниз и теперь противно стучало в животе. На деревянных ногах она вышла на проходную. Там стоял мужчина в форме и что-то писал карандашом в блокноте. Он поднял на нее внимательные серые глаза и спросил:
– Товарищ Чапчавадзе Тамара Петровна? Младший лейтенант Ерохин.
Слова не слушались, застряли в горле. Тома молча кивнула, прикрыла ладошкой рот.
– Чапчавадзе Леон Давидович – знаете такого?
Она снова кивнула и выдавила:
– Муж… Это мой муж… Что с ним?
– Все вопросы потом. Пожалуйста, пройдемте со мной, вам необходимо проехать в отделение для дачи показаний.
– Показаний? Каких показаний? Что с Леоном?! Он ранен?!
– Нет, он не ранен. Пожалуйста, пройдемте.
Тома беспомощно оглянулась на старшую смены. Та, выкатив и без того круглые глазищи, мелко и часто закивала.
– Иди, иди, Томочка, иди… Да стой, куда раздетая! – она кинулась в раздевалку и тут же вернулась, неся на вытянутых руках Томино пальто, – вот, накинь, простудишься же!
УАЗик тряс и подпрыгивал на каждой выбоине. Дома за окном слились в одну серо-желтую массу, Тома их не различала, не понимала, куда они едут, зачем. Зачем? Что с Леоном? Что случилось? Мысли не думались, они пухли, теснились в голове, грозя взорвать ее.
В маленькой комнате без окон тусклая желтая лампочка. Она выхватывала светлый кружок над столом с двумя стульями, пряча в сумраке пустые углы. За столом усатый мужчина поднял на нее красные от усталости глаза. Показал рукой на стул:
– Присаживайтесь.
Протянул ей стопку черно-белых фотографий. Прикусывая губу, Тома взяла в руки несколько снимков. Девчонка… красивая… Вот она серьезная, c астрами, с бантом и в галстуке, наверное первого сентября. Тут домашнее фото, смеётся чему-то, беззаботный взгляд