на них, перекладывала, качала головой, шамкала одними губами. Цветные картинки на них кивали и кланялись Томе.
Воздух отчего сделался густым, плотным и вязким, как кисель. Во рту у Томы пересохло, язык не слушался. В голове было мелькнуло: “Бежать!”, но ноги стали ватными, приросли к стулу. Она почувствовала себя мухой в огромной, липкой паутине.
– Руки дай! – скомандовала Маланья так, что Тома не посмела перечить. – Да не боись, давай живее!
Тома протянула враз похолодевшие ладони. Старуха схватила их цепко, как паук.
– Отныне повелеваю вкусить тебе, дитя мое, истинного ведовского могущества! Наполняйся, аки сосуд, не добром, и не злом, не теплом и не холодом, а страданием и мудростию, силою, ни человеку, ни зверю, ни времени, неподвластною! Прими благословение мое отомстить, а потом вернуться и умереть, дабы не нести тяжкий вдовий крест!
Внезапный жар обжег руки, сердце стиснуло, будто охваченное ревущим пламенем. Тома сидела, ни жива, ни мертва, охваченная злым, беспредельным горем. Жажда мести выжгла внутри все дотла, отравила душу. Обессилевшая, Тома отняла от Маланьи руки, уронила голову. Отдышалась.
– Иди теперь, исполни, что задумала. – Маланья дунула и погасила свечу. Лицо ее разгладилось, глаза заблестели огонечками.
Тома поднялась через силу, держась за стену двинулась к выходу. Обернулась, кивнула Маланье. Потом взгляд ее скользнул в зеркало в резной раме. Вздрогнула. Смотрела Тома в зеркало и не узнавала себя: кожа сморщилась, как печеное яблоко, стала тонкой, как пергамент, волосы поредели, побелели, спина сгорбилась. Злые слезы застлали глаза: вот она, цена ведовской силы.
***
Ветер играет кружевной занавеской на приоткрытом окне. Яркое солнце лижет стекла, отчего они вспыхивают факелами, окрашивая потрескавшиеся от старости стены в теплый желтый цвет. С улицы доносится музыка – в парке сегодня праздник, а в зале заседаний не до веселья.
Прикрыв глаза, толи от боли, толи усталости, мужчина сидит за решеткой. Ссутулил спину. Судорожный вздох сотряс его крепкое тело и он открыл красные воспаленные глаза и медленно, словно через силу, обвел глазами людей в зале. Взгляд пустой, равнодушный, будто огонь погас и очаг выстудило, скользнул по Томе – не признал любимой в безобразной старухе. “Леон, я здесь! – хотелось закричать ей, – это я, я, Леонушка! Неужели ты не узнаешь свою Томку?”
– Тишина в зале! Ти-ши-на!!! – судья до побелевших костяшек пальцев сжала в руке молоточек.
– Обвиняемый Чапчаввадзе Леон Давидович совершил преступления против жизни, здоровья и достоинства личности, а именно убийство несовершеннолетней с отягчающими обстоятельствами. Обвиняемый признается виновным по статье 102 УК РСФСР и приговаривается к наказанию в виде смертной казни. Именем Советского Союза, решение суда окончательное и обжалованию не подлежит. Уведите подсудимого!
Голос судьи разрывал барабанные перепонки, отпечатывался в мозге, слышался Томе снова и снова. Стиснуло сердце от боли, в груди жар разгорелся, ладони теплом и силой налились.
– Тварь!!! Паскуда