– одного из лучших друзей Фашиста. Да и кличку б забыл, когда б не вечная шутка: «Чеушеску, обоссы занавеску!»
– Пиво будете, пацаны?
– Не, если трактор утром не приедет – за руль завтра.
– Ссыкуны. Может, сижку? «Парламент»!
– Это можно! – согласился Олмер.
Сорог отказался. Вид закопчённого карася вызвал больший энтузиазм.
Расправившись с весьма костлявый рыбиной и тарелкой ухи, уже начинающей превращаться в студень, он уточнил:
– А эти где?
– Так в бане. Девок любят.
– А голая чего одна сидит?
– Так там, кроме неё, у них ещё по одной. Из-за этой так заспорили, чуть не до драки! В итоге решили, кто с теми последний управится – тому и эта… Спор у них. Значит, не скоро выйдут.
– Замёрзнет же!
– Так у блядей работа такая, – съязвил Чеушеску.
– У нас тоже работа, только мёрзнуть никто не любит…
С этими словами лесоруб прошёлся до бригадирской «восьмёрки», вернулся с плащ-палаткой, сплошь усеянной чешуйками недавно пойманной рыбы, отлил из канистры пластиковый стакан спирта и двинулся в сторону шлюза.
К тому времени уже совсем стемнело, и, что происходило вне круга света, разглядеть было невозможно. Вернулся благодетель минут через пять. Раскрасневшийся и смущённый.
– Скорострел! – всхрапнул толстый любитель сала и «Парламента» и закурил новую сигарету.
Олмер заржал в голос.
Глава 3. Лут и смекалочка
Сорог распахнул веки и уставился в светло-серое небо. Странный полусон-полубред, состоящий из искажённых воспоминаний, ещё стоял перед глазами.
Светало. Стало быть, он провалялся в отключке рядом с Плотвой всю ночь. Винтовку он по-прежнему прижимал ладонью к соляному песку.
Мотоциклист попробовал пошевелиться и тут же взвыл от боли. Лучше ноге явно не стало.
Кроме того, нехорошие мысли вызывала боль в правом плече.
Подтащив винтовку поближе и используя её в качестве костыля, кое-как поднялся и похромал к мотоциклу. При свете дня выяснилось, что повреждения от пули и падения не такие уж и серьёзные. Обтекателя фактически не осталось, но все приборы были целы. Помятый об соль глушитель и несколько царапин на бензобаке, оставленные при спешном изъятии себя из-под байка, – так и вовсе мелочь, не стоящая внимания. Даже старенькие пластиковые кофры уцелели, разве что левый немного сместился из-за погнутого кронштейна.
Собственно, его содержимое и нужно было Сорогу. Опустившись на врытый в соль мотоцикл, скрипя от боли зубами, он откинул крышку. Канистра воды и аптечка были на месте.
Развязать шнуровку на ботинке уже не мог, поэтому просто полоснул ножом по шнуркам. Кое-как стянул заскорузлую от зелёной жижи и соли обувь, понял – нога опухает…
Быстро орудуя ножом, царапая сам себя, Сорог срезал левую штанину у основания. Рана, состоящая из множества порезов и царапин, была большей частью покрыта запёкшейся кровью и соляной коркой. Из нескольких