однако!
Высота хранила нервирующее безмолвие. Снизу, конечно же, нельзя было увидеть, что Раевский, приникший к ангелу, в долгом благоговейном поцелуе, уже не мог оторвать от него свои губы, крепко прихваченные заморозком.
В это время, во внутреннем дворе Зимнего дворца, до сего момента сонного и безмолвного, проявилось настораживающее движение. Видимо часовой, некоторое время с интересом наблюдавший за происходящим, всё-таки решился побеспокоить караульного начальника. И старый прожжённый брандмайор нутром почувствовал едкий запах возможных неприятностей.
– Нет, милок, мы так не договаривались – вполголоса озвучил он свою мысль – Погоришь тут с тобой, только угли останутся. И, повысив голос, предупредил Раевского – Эй, наверху! Держись там шибче, мы вертаемся.
– Что рты то раззявили? Сымай лестницу! – прикрикнул он на своих подчинённых.
Пожарные вновь продемонстрировали завидный профессионализм и, вскоре их автомобиль исчез из вида кавалергарда, посылающего им вслед проклятия, с трудом шевеля ободранными, окровавленными губами.
Существует мнение, что безвыходных положений не бывает. Вряд ли, Раевский сейчас разделял это утверждение, потому что с высоты в двадцать саженей, не имея крыльев и помощи, благополучно спуститься было не возможно. Он с ужасом представил себе, какой скандал ожидает его с рассветом. Пьяный кавалергард – гордость и элита армии, оскверняет память героев Отечества 1812 года. Позор гвардии и посмешище столицы. По аналогии со словами императора Николая I – го, произнесёнными в день открытия Александровского монумента: « Монферран, Вы себя обессмертили!», можно было смело сказать: « Раевский, Вы себя обесчестили!».
В этот момент Владимир проснулся, к счастью, это был только сон. Он лежал на каком то диванчике, закинув обутые в сапоги ноги на подлокотник. Тяжёлые, беспокойные видения исчезли, но похмельная голова, мучительной болью, напомнила о изрядном количестве выпитого накануне. Князь с трудом заставил себя подняться, приняв сидячее положение. В полумраке комнаты, слегка разбавленном робким утренним светом, он осмотрелся. Судя по всему, это была гостиная. Тускло отливали серебром погоны мундира, висящего на спинке венского стула. Раевский встал и подошел к окну.
– Кажется, я в «Астории» – определил он по знакомому пейзажу за окном и задался вполне закономерным вопросом – Это сколько же я вчера выпил?
– Ведро, не меньше – прозвучал в голове злорадный ответ отравленного похмельем организма.
Мучимый жаждой, он взял со стола открытое шампанское и жадно приложился к горлышку. Живительный поток принёс облегчение. Осушая бутылку, Владимир замер, остановив удивлённо-встревоженный взгляд на женском полушубке, небрежно сброшенном на одно из кресел. Это означало, что вместе с ним в номере находилась женщина. С похолодевшим сердцем он распахнул дверь спальни, где в постели безмятежно спала полуобнажённая молодая девушка. Из груди кавалергарда вырвался приглушённый стон досады и сожаления. Он плотно