поводков больше никогда, не то что час тому назад. Он так возненавидел ошейник и пресловутый поводок, что задумал раскрошить его на кусочки, как только подвернётся случай. Надо признаться, он точно смог бы. Зубы у него были необычные для пса, истинно волчьи, и клыки слегка кривились внутрь пасти – страшный инструмент для крошения поводков.
Деды, не обращая внимания на шкодливых собак, обнялись, похлопав друг дружку по плечам, и вошли в дом. Палкан к тому времени уже десятый круг нарезал вокруг углов дома за Кнопкиным хвостом. И было похоже, что такая забава его вполне устраивала.
В деревнях издавна встречали гостя за накрытым столом, провожали в дальнюю дорогу так же. Не стал исключением и этот день. Оба они прошли в дом, привычно уселись за стол, за которым уже много раз сидели вдвоём, предаваясь своим воспоминаниям. Только сегодня день был особенный, не было у них ещё таких дней. Друзья готовились расстаться навсегда. Как ни странно это может показаться, прощались они впервые. Нет, конечно же, расставания случались, чего только в жизни не бывает, тем более за столько долгих лет, но эти расставания были, так сказать, «До встречи!», а нынче – не то. В этот раз они прощались навсегда! Сколько кому годков Господь отпустил, неизвестно.
– Садись, Стёпа, рассказывай, что взбрело в голову твою безрассудную? – сказал Дмитрий Михайлович и подозвал внучку: – Нина, подай к столу, чего там у тебя наготовлено? А то у нас разговор не получится.
Нина, внучка Деда Серикова, молодая женщина менее тридцати лет, жила с семьёй в райцентре, а сейчас гостила в доме третий день, помогала хозяйке Лиде шпаровать уличные стены перед побелкой и уже собиралась утром на автобус, как дед остановил её и попросил приготовить угощение к встрече старого друга.
– Дед, давай‑ка я накрою на стол, а потом вы уж сами похозяйничайте, ладно, а я домой поеду, мне к завтрашнему дню детей в садик собрать надо, да к маме зайти, яиц вот ей набрала, сметаны, творогу свежего Лида передала.
– Ладно, Нина, передай Дарье моей разлюбезной, чтобы в воскресенье в церкви свечку за здравие Степана поставила, дальний путь ему предстоит, да и сама попрощайся. Вот видишь, собрался человек на старости в края родные.
Нина, стойкая женщина, работала нянечкой в детском садике, а это значит, что нервы закалки неимоверной, от такой неожиданности присела на стул и, открыв рот, посмотрела на дядю Степана:
– Вы что, и взаправду, дядь Стёп? Это же надо!
Степан покосился на Нину, посмотрел ей в глаза виноватым взглядом и вместо ответа лишь кивнул.
– Прощай тогда, дядь Стёп! – удивлённым взглядом буравила Нина Степана, до конца не понимая, что происходит, и уже чисто машинально говорила привычные для такого случая слова: – Счастливой дороги вам, дядь Стёп! – Совсем растерявшись и не зная, что ещё сказать, Нина затихающим голосом спросила: – А маме что передать?
Дарья Дмитриевна, мать Нины и дочь Дмитрия Серикова, вместе с мужем жила там же в райцентре