от весенней бронзы. Пробовала немножко понукать Степой, проявляла особую волю, какая у мужчин обычно вызывает отчаяние и панику. Другие мужчины от отчаяния начинают или драться, или глухо пить, или мельчать; Степан от такого отчаяния уходил к отчаянию большему, но другому, уходил без паники. Так он прогудел примерно лето с местными мужиками и по новой осени подался к Юльке Лубиной.
Лука так и родился в деревне. Астра ходила петь в местную церковь. Схватки у нее начались на самом клиросе. Астрой ее в храме не называли, а называли по крещению Надеждой. Она откликалась не всегда, сознавала себя Астрой. Ее и тут приняли за юродивую. Но так проще выходило, юродство немного извиняло ее московскую принадлежность. Ее покойная бабка была местной, но тоже со странностями. Соседка бабушке трубу с водой для острастки перекрыла, а та нет чтобы по-человечески погалдеть и помириться – ни слова. Стала ходить к шаткому уличному колодцу, таскать ведра. А этим колодцем только нерадивые дачники пользуются, у всех приличных людей вода по участкам. Да и не совсем она была местная, муж ее привез откуда-то с Рязани. У них в Рязани пироги с глазами, их едят, они глядят. Такая и эта Марфа была: ее едят, а она разве что глянет. Соседка Капа и забор притиснула на метр, не по скаредности, а так, от обиды, что Марфа терпит, а значит, не уважает, уважала бы – не терпела. Не ругается, а значит, мириться не хочет. Такая злыдня, ей на голову сядь – она промолчит.
И внучка двуродная вся в бабку. Художница. Нарисовалась вдруг в развалюхе, сама такая же. И еще бородатого мужика привезла. Здоровый такой мужик, красивый, поумнее, видать, этих. От того, что поумнее, Надьку с брюхом тут оставил. Хотя тоже дурак. Был бы умный, не попался бы на крючок, не мотылял бы вокруг и около или избу на другой конец хотя б поправил. Капа думала добрым сердцем, молодые оборкнутся друг при друге. Нет, куда им.
Астру вывели из храма, как выводят обморочных. Предложили вызвать «скорую» из райцентра. Она себе упрямится: «Ничего, ничего, это пока ничего. Уже так было, пройдет само». И повлеклась в свою избенку. Крылечко седое было заколочено за ветхостью, заходить приходилось через темный сарай по земляному полу. Астра в сарайке ступила узкой ступней на лесенку в дом и – ахнула. Повело ее. Тут лодочка стояла.
Степан катал Астру в этой лодочке по осенней Волге, когда вместо кувшинок плавали березовые листья. От его тяжких гребков схватывало дух, холодело в утробе, и ребенок внутри словно поеживался. А раньше, весной, когда река открылась, как небо, они со Степой с этой лодки высаживались на острова, где на теплом ветру доверчиво распускались кудрявые ивы. Счастье – такое же верное, словно означенное бакенами, как фарватер. Астра сейчас повалилась плавно через борт в эту лодку.
Соседка Капа презирала Астру за упущенное хозяйство. Двуродная бабка хоть по хозяйству спешила, а эта художница запустила вконец участок. Одновременно Капа завидовала, что яблони, сливы и терн, красная и черная малина, крыжовник и вишня просто бешено плодоносят. А Надюха, да и не Надюха она теперь, а Астра какая-то бродит оглашенная только по участку и ягоду почти не берет;