и обратился ко мне: – Я надеюсь, вы не допустите, чтобы некоторая несхожесть темпераментов поставила под сомнение безопасность ценного груза.
– Ни в коем случае, – отрезал я.
Он улыбнулся, обнажив свои сероватые искусственные зубы. Я никак не мог понять, почему, имея средства на такую дорогую машину, как «ягуар», Ярдман не мог раскошелиться на более естественно выглядевшие зубы. Это безусловно придало бы ему более респектабельный вид.
– Вот и отлично, – быстро и удовлетворенно проговорил он. – Давайте грузиться.
Тем временем из машины осторожно выбрался третий. Его большой живот был бы вполне к лицу женщине, собирающейся родить двойню. Он был облачен в незастегнутый коричневый балахон. Под ним виднелась рубашка-ковбойка и красные подтяжки, с трудом поддерживающие простые темные брюки. Он был лысоват, заспан, устал и угрюм. Ему было лет пятьдесят, и он почему-то упорно старался не смотреть мне в глаза.
Ну и команда собралась, думал я, переводя взгляд с толстяка на Билли. И это когда требуется максимум сноровки и проворства. Толстяк оказался совсем непригодным – он обращался с лошадьми с грубостью, рожденной страхом перед ними. По распоряжению Ярдмана он выводил лошадей из фургонов, в которых их привезли, и проводил по устланному матами настилу в самолет, где мы с Билли устраивали их во временных стойлах-боксах.
Джон – так звали толстяка – был слишком тучен или трусоват, чтобы идти рядом с лошадью. Он пятился задом, таща на себя лошадь, неловко вытягивая голову. Неудивительно, что животные нервничали и отказывались идти. Ярдман подступал сзади, размахивая вилами, иногда подталкивая лошадей рукояткой. В результате лошади были перепуганы и в таком состоянии везти их было никак нельзя.
После того как три из них, потные, лягающиеся, бешено косящие глазами, все же оказались в самолете, я вылез наружу и запротестовал:
– Пусть Джон помогает Билли, а я сам буду выводить их из фургонов и заводить в самолет. Если они прибудут в таком нервном состоянии, владельцы вряд ли захотят с ними связываться в дальнейшем. Впрочем, скорее всего, лошади разнесут самолет на куски в воздухе.
Ярдман знал, что такое случилось пару раз за историю авиаперевозок чистокровных лошадей. Всегда существовала опасность, что лошадь может сделаться неуправляемой даже в самых нормальных обстоятельствах. Но пускаться в полет, когда на борту табун перепуганных лошадей, равносильно самоубийству.
Ярдман размышлял долю секунды, потом сказал:
– Ладно, поменяйтесь.
Погрузка продолжалась – не так суматошно, но по-прежнему медленно. И в самолете от Джона тоже было мало толку.
Груз в самолетах следует размещать еще более тщательно, чем на корабле. Если центр тяжести окажется нарушен, самолет не сможет взлететь. Он промчится до конца взлетной полосы, а потом превратится в груду искореженного металла. Если центр тяжести сместится в воздухе, самолет накренится, примерно как и корабль, только выправить крен будет куда труднее, да и спасательных шлюпок, увы, под рукой не окажется.
Для