Жив ли? Надо было хоть жратвы какой-нибудь с собой ему дать! В отключке, правда, мне его видеть пока не доводилось, но ведь всё когда-то бывает в первый раз!
Я невольно придал ускорение чайно-бутербродной доставке в желудок, хотя до начала репетиции оставалось ещё полчаса, а до театра можно было дойти от силы за 10 минут (удачно переехал, ничего не скажешь!). Икота, покинувшая меня накануне только с наступлением сна, к счастью, больше не возвращалась, и, одухотворённый этим обстоятельством, я потопал по нашему длинному коридору к входной двери под звонкий лай соседского таксёныша – он пока ещё не держал меня за своего. Странно, между прочим, что подобное звуковое сопровождение не неслось вчера вслед уходящему Каштанову… Впрочем, условности… В конце концов, собака могла быть на прогулке…
Опасения мои насчёт финала вчерашнего вечера не оправдались – Гриня был, как огурчик. Чист, гладко выбрит, исполнен благоухания, правда, чем-то навязчивым, но оно и понятно – выхлопы минувшего дня необходимо было безоговорочно нейтрализовать… Главное, что ведь приходил, гад такой, всегда заранее, и готовность его к репетициям вызывала просто черную зависть! Он и премьеру-то сыграть уже был готов, хотя до неё ещё оставалась неделя; и текст-то помнил за всех персонажей – Вене Ивецкому умудрялся даже подсказывать, поскольку тот и на спектаклях вечно преподносил сюрпризы.
– Венечка! Голубчик, дорогой мой человек, талантливейший мой артист, вы всё прекрасно делаете – ярко, точно, искрометно! Но, умоляю вас, ради всего святого, выучите, пожалуйста, текст! У нас премьера на носу, а вы несёте один бог знает что! – режиссёр наш никогда не делал кратких замечаний и имел свойство говорить монологами, эмоционально себя раскачивая и унося в «гибельные выси». – Каштанов вам что, суфлёр?! Вы думаете, я не вижу, как он подсказывает?! Вы думаете, я не вижу, что он тесто в кастрюле взбивает какой-то вилкой, а я просил дать ему венчик! Мне что, из дома его принести?! Реквизиторы, вы меня слышите?! Я понимаю, что все детали появятся только к премьере, но неужели нельзя дать Ивецкому какое-нибудь шёлковое полотенце из подбора вместо этого вафельного говна!! Или это костюмеры должны делать?! Я понимаю, что платья ещё не готовы, но можно же надеть на актрис кринолины!! Почему я Алдонину должен видеть на сцене в репетиционной юбке?! Я не верю, что она Графиня!! Чёрта с два ей удастся так легко присесть в реальном костюме!! И почему она садится на какой-то сраный стул, когда здесь должно быть нормальное кресло?!! Монтировщики!!! Вы у нас сегодня…
– Дмитрий Андреич!! Ради Бога, простите за грубость, вы – гений!! – Ивецкий слету прервал «вышедшего из берегов» режиссёра и, простирая руки в зал, шмякнулся на колени. – Всё никак не решался вам сказать!! Что хотите, со мной делайте!! Гений!!! Наш Федерико Феллини!!!
Это был коронный Венькин выпад на случай, если какой-нибудь постановщик (абсолютно любой!) решит, что называется, «раздать всем сестрам по серьгам». Но произнести этот спич так тонко и репризно мог только заслуженный артист России Вениамин Ивецкий, поэтому