балагана! Может быть, вы не знаете, про что ставите спектакль? – краем глаза я видел, что Алдонина от неловкости робко двинулась к кулисам (значит убедительно выпендриваюсь – ай да сукин сын!). – Так зачем же вы его тогда ставите? Чтобы актёры беспомощно болтались по сцене, не зная, что им делать?! Чтобы фальшь, которая пронизывает здесь каждый эпизод, стала для нас нормой?!– я уже набирал обороты, видя, что Ира и вовсе ушла. – Конечно! Не вам же выходить сюда на подмостки! Не вы ведь будете барахтаться в дерьме, которое тут развели!! Это про нас зрители будут говорить: «Как же им не стыдно!!!» – раззадоривая себя, я уже начал невольно пародировать своего визави. – А что вы скажете студентам?! Они ведь обязательно придут полюбопытствовать, что за «шедевр» отчубучил их титулованный наставник!! Как вы будете им в глаза смотреть после этого чудовищного вранья!!!
Я ожидал ответного монолога, поэтому не стал вываливать все негативные эмоции относительно несчастной нашей пьесы, а припас ещё некоторые шаблонные тезисы, но отпора не последовало. Профессор медленно поднялся, неряшливо перекинул через предплечье свой тёмно-серый плащ, полрукава которого, в итоге, прилегло на пол; дрожащими пальцами подцепил немного помятую шляпу и побрел к выходу. Но после нескольких шагов плащ оказался на полу уже полностью, так как Лисицын неминуемо наступил на волочащийся по ковровой дорожке рукав и, качнувшись, машинально взмахнул рукой. А, спустя долю секунды, шляпа его, как бы завершая комический трюк, вылетела из вскинутой десницы и, насмешливо кувыркнувшись, приземлилась под одним из зрительских кресел.
– Играйте, как хотите, – профессор не стал поднимать с пола детали своего гардероба и, обессиленный, гордо покинул зал. Без верхней одежды, но с прямой спиной…
На всякий случай, я решил сразу не выбегать из театра и прыгать в киношный транспорт, а немного задержаться в декорациях неготового нашего спектакля. Пять минут роли не сыграют, а резко сбрасывать накопленный конфликт и, как ни в чем не бывало, нестись по своим делам (да ещё на глазах у коллег!) выглядело бы подозрительно.
Попрощавшись с ещё не успевшими уйти партнерами по валидольной премьере, я с подчёркнуто грустной физиономией отправился к служебному выходу. Мгновенно срисовав во дворе
ждущего меня водителя и убедившись, что оскорбленного режиссёра-постановщика поблизости нет, а наступающий вечер ранней осени невероятно прекрасен, я поменял выражение лица и спокойненько потопал к машине. В конце концов, в кино опоздать невозможно…
3
Спектакль наш не был готов и перед самой премьерой. Но самым страшным оказалось даже не это, а возникновение у меня ещё одного съёмочного дня накануне генерального прогона. На подобное самоубийство я, естественно, никогда не отважился бы, но часть натурного материала оказалась бракованной, и её необходимо было переснять. Причем, сделать это при дневном свете, поэтому ехать на съёмку после репетиции не представлялось актуальным.