посмотрела на меня с гневом, глаза метали молнии.
– Итак, Николай, ты не только плохо учишься, но и смеешь обманывать учителей. Моему терпению пришел конец. На следующей неделе мы отправляемся на яхте в финские шхеры, а тебе придется остаться в Гатчино и учиться.
– Извините мама, я больше не буду.
– Нет, мое решение окончательно!
Императрица отвернулась, а я еле сдержал вздох облегчения. Гора родила мышь. Даже лучше остаться на несколько дней одному. Итак, не легко привыкать к чужой семье, а путешествие в кругу родных на тесной яхте было бы тяжким испытанием.
Джорджи был в ужасе. Какое страшное наказание! Он бы на месте Ники расплакался, а ведь брат в последнее время не задевает его, придумал такую интересную игру, читает на ночь. А теперь он так страшно наказан. Мальчишка чуть сам не заплакал от раскаяния и жалости к брату.
После пережитого мною шока, урок музыки прошел спокойно и расслабляюще. Рудольф Васильевич Кюнденгер, стройный седой как лунь старик с непослушной пышной «артистической» шевелюрой не только великолепно музицирует сам, но и обладал настойчивостью обучить более или менее уверенной игре на фортепиано таких посредственностей как я и Джорджи. В конце урока я попросил сыграть что-то на четверть часа. Кюнденгер виртуозно исполнил сонату до-мажор Моцарта. Я даже закрыл глаза, прекрасные звуки успокаивали и умиротворяли.
Обедали, а для меня ужинали в домашней обстановке; я с братом и генерал-наставником, Ксения с гувернанткой. Данилович, как всегда, молчит. Интересно это его принцип не говорить во время еды, или он не находит общих тем для разговора с малолетками?
Джорджи, напротив, старается завязать со мной разговор, пытаясь видимо загладить свою вину.
Мы обсуждали «Айвенго», Джорджи удивлялся, что еврейка Ребекка изображена Вальтером Скоттом так привлекательно. Желая показать, что не обижен я втянулся в разговор.
– Я недавно прочитал роман Лажечникова, и самое отвращающее меня от этого писателя, его деление людей по национальностям, и приписывание национальных черт каждому человеку. Если еврей, то грязный, если поляк, то подлый, если русский, то духовный и великодушный. У Вальтера Скотта напротив национальность только внешний признак как цвет волос или разрез глаз, а черты характера – это индивидуальное качество каждого человека. Поэтому роман Вальтера Скотта воодушевляет, а роман Лажечникова хотя имеет целью возбудить патриотические чувства, никак не находит отклика в моей душе, а даже наоборот. Ну и конечно талант шотландца, на мой взгляд, несравненно выше. Хотя, по литературной технике наш патриот даже очень хорош.
После этой реплики, в разговор вступил молчун генерал.
– Не ожидал от вас таких суждений Николай Александрович, но вы и не правы, саксы у Вальтера Скотта, например, простые, честные и великодушные, чем не национальный архетип?
– Вместе