как она их обозвала. Чтоб внучке было удобней и её ножкам. После чая и полстакана джина бабушка пустилась в рассказ о недошедших до Оливки письмах и просьбах дочь приезжать почаще. Но мама Оливки с годами ушла в работу, пациенты отнимали много сил и терпения, а смотреть, как мать спивается на этой своей странной Улице Ив, у неё не было резервов.
Улица Ив – If Avenue, как писала остроумная бабуля, в обнимку с бутылкой джина и корнишонами. Улица «Если». Если бы парень женился на бабушке Оливки, то не утонул бы в том озере, если бы не союз матери и отца Оливки, то она была бы здоровой и крепкой, гибкой и стройной, как ива. Она же даже плавать не может, бедное дитя. Вот про маму с папой – это старуха зря сказала. Отец совершенно был не причем её хромоты.
– Если бы, да кабы. Меня вообще могло бы и не быть! Ни только у мамы с папой, но и здесь и сейчас! – кричала на очередные излияния сумасшедшей старухи Оливка, швыряясь плоскими подушками в стрекочущий ночными насекомыми и благоухающий ночными цветами запущенный сад.
– Знаешь, русалка тоже хромала, когда стала человеком. Каждый шаг причинял ей боль. Променяла хвост и сестер-шутниц на мужика-красавца. А он… Он…
– Хватит. Русалки, мужики, джин. Бабуль, давай спать, а?
Ей смертельно хотелось домой, но она прекрасно понимала, что для её больной ноги здесь лучше. По крайней мере, пока там не пройдут дожди и холод, и мама с папой перестанут грызться из-за её здоровья…
В ежевичных кустах прятался сверчок, пиликал и пиликал всю ночь. Оливка лежала плашмя на жестком матрасе, набитом конским волосом, на плоской седалищной подушке, расшитой ромашками и беззвучно плакала, сырость разводила. Вот такая она слабенькая, хиленькая, зачахшая веточка мира.
А потом всё переменилось. Появились друзья-соседи и даже романтический интерес. Она понимала – шансы ровны нулю, но как же приятно и больно одновременно было влюбиться впервые в жизни. Как откусить заветную алую ягоду клубники и обнаружить кислинку в самой сердцевине. Чтобы хоть как-то выразить чувства Оливка стала рисовать, много, многострадально, как высказалась Мистика – мрачная, специфичная натура, даже в жару носила кофту с длинными рукавами и темные кеды. Филин появлялся не часто, бабушка его терпеть не могла. Из очередных пьяных излияний Оливка поняла, что он сильно напоминал своего погибшего деда в этом же возрасте. Вот беда-то… Кому бабушка была всегда рада, так это Санни – девочке-блондинке в «деревенских» платьях с парусиновыми кедами. Наверное, в ней она видела себя прежнюю – задорную, приветливую, лучистую. С Санни заглядывал и Ром – самый старший и солидный из их компании. Оливка в тайне ревновала Рома к Санни, изводила себя мыслями, что это они всё время вместе к ней приходят, и что делают, куда уходят?
От злости стопу начинало крутить неимоверно, хоть вой. Темнота дышала в затылок мерзким холодком. Из её клыкастой пасти стало разить болотной сыростью. Темнота засасывала девочку в свои жадные объятия, хотела выпить свет, добро, любовь до капли, как медовуху или квас. Оливка молилась, вспоминая заветы мамы, просила прощения,