я видела, как вы танцевали и разговаривали! И ты…
– Дин, да что ты? – он обнял ее. – Глупая девчонка! Я люблю тебя.
– И боюсь за тебя. И никто мне больше не нравится, что ты выдумала?
– Любишь? – она отняла ладони от лица, посмотрела ему прямо в глаза.
– Люблю.
Она не двигалась.
– Поцелуй меня, – сказала она.
Руслан с улыбкой привычно поцеловал ее, легко коснувшись губ.
– Не так, – она мотнула головой. – По-настоящему.
Глаза ее были так близко и так ярко горели… В них попеременно отражались просьба, страх, радость и отчаянная решимость. Руслан вздрогнул, поняв неожиданность и непонятную еще, но ясно ощутимую значимость того, что происходит и что должно произойти.
– По-настоящему? – полувопросительно прошептал он, чувствуя, как против воли закрываются глаза и заливается краской лицо.
Вместо ответа Дина теснее прижалась к нему.
Он медлил. И не знал, почему. Сколько раз они целовались “по-настоящему”, и частенько эти поцелуи переходили во взаимные ласки и страстные, бессвязные уверения в любви и верности. Это было весело и страшно. И каждый раз наступал момент, когда они, неведомо чем напуганные, разбегались и потом некоторое время избегали взглянуть друг на друга. Сейчас тоже было весело и страшно. Страшнее, чем обычно. Ибо предстояло – и Руслан это понял со всей отчетливостью, хоть и не знал, почему именно сегодня, – перейти ту черту, за которой невинные ласки и столь же невинные, хоть и “настоящие” поцелуи перестают быть таковыми. Сегодня должен быть положен конец “пионерской” дружбе.
Его руки бездумно двигались по ее телу, повторяя знакомые изгибы, он замечал, как она трепещет, становясь все ближе и смелее…
“Она моя, – подумал Руслан. – Я люблю ее, она сейчас станет моей”. Он попытался вникнуть в смысл этих слов, представить себе, что они значат. “Она и так моя, зачем что-то еще?” – с удивлением думал он. “Надо!” – сказал кто-то внутри него. Кто-то строгий и неумолимый. И, как будто против своей воли, преодолевая непонятное препятствие, которого раньше не было (или он не замечал?), Руслан нашел дышащий влажностью и ожиданием рот Дины и накрыл его своим.
Веселье и страх пропали. Вместо них неотвязно билась мысль, которой тоже никогда раньше не было. “Ну, а что дальше? Дальше-то что?!” Нет, не так представлял себе Руслан эту минуту. Думал, что будет захватывать дух от радости и близости чего-то неизмеримо большего, чем радость, думал, что ничего не будет соображать и помнить, что сознание отключится, а все, что надо делать, подскажет природа. Но радости не было, сознание не отключалось, мысли метались, лихорадочно отыскивая что-то в памяти, чего там явно не было, а природа упорно молчала. “Но почему?!” – чуть не взвыл он и вдруг с ужасом сообразил, что виной всему отсутствие всего одной, но отнюдь не маловажной детали, а именно, желания. Он обнимал Дину, гладил ее по спине, по волосам, целовал, используя все мыслимые приемы, изученные по какой-то нелегальной книжке, однажды попавшей им в руки. Но – увы. С тем же успехом он мог ласкать куклу.
Руслан вздохнул, осторожно отстранил