Октавии и помыслить не могли о таких славных предках, как четвёртый римский царь Анк Марций, внук второго царя Нумы Помпилия, не говоря уж об Аскании Юле, предке рода Юлиев, бывшего сыном Энею, рождённому самой богиней Венерой. Теперь же Гай Октавий выступал в качестве человека, к роду этому великому причастного. Но главным было иное: имя главы рода в эти дни, Гая Юлия Цезаря, звучало совершенно иначе, нежели за двенадцать лет до этого. Конечно, и тогда он был фигурой среди римской знати неординарной. Родовитый патриций, блестяще образованный, имевший славу храброго воина, выдающийся оратор, прошедший через все ступени политической карьеры знатного римлянина. На семнадцатом году жизни он стал жрецом Юпитера, войдя в число так называемых фламинов, служителей богов Юпитера, Марса и Квирина. Первой же его должностью, присуждённой ему народным голосованием, была должность войскового трибуна[48]. Далее он стал квестором в провинции Дальняя Испания, где исполнял ряд поручений местного претора по делам судебным и финансовым, отличился в Риме в должности эдила заботой об украшении столицы и устроением игр и развлечений для народа, был избран претором в непростые для Рима дни «заговора Катилины». А перед этим, в год рождения Гая Октавия, Цезарь был избран и верховным понтификом, главой Верховной коллегии жрецов-понтификов из пятнадцати человек. Эту должность он сохранит пожизненно. После претуры Цезарь получил назначение в хорошо ему уже знакомую Дальнюю Испанию, где успешно навёл порядок. Следующее десятилетие стало для Гая Юлия Цезаря подлинно победоносным, и к тому дню, когда Октавий произносил свою первую публичную речь, он был одним из двух могущественнейших людей в Риме. Потому-то родство, пусть и не самое близкое, с таким человеком стало главным залогом достойной судьбы маленького Гая.
Теперь обратимся к рассказу о важнейших событиях, случившихся в римской республике после разгрома заговора и мятежа Катилины и катилинаров.
62 г. до н. э. стал замечательно памятным для римлян в связи с возвращением в Италию Гнея Помпея Великого после многолетней победоносной войны на Востоке. Славному воителю предстоял грандиознейший триумф, по богатству с которым не мог бы сравниться ни один из триумфов веков минувших. Но, как сие не покажется странным, далеко не все в Риме были рады возвращению великого полководца, добывшего для Рима и воинскую славу, и богатейшую добычу, и обширные территориальные приобретения. Это был страх, что победоносный полководец, опираясь на свою могучую армию, установит в Риме единовластие. Прецедент был: возвращение Суллы из победного похода на тот же Восток. Сулла, правда, возвращался в Италию, объятую гражданской войной его сторонников с марианцами. И высшая нераздельная власть была ему нужна для восстановления мира и порядка в Республике, для уничтожения самих корней гражданского противостояния, как он это понимал. Помпей, однако, пусть и бывшей сулланец, самим Луцием Корнелием Суллой в Великие произведённый, возвращался в Италию, совершенно мирную, где вспышка гражданской войны, на каковую