общества, и поэтому лучше вам дня на два остепениться. Советую вам сегодня же поговорить с вашим поверенным. Как только ваше долговое обязательство и страховой полис будут в моем бюро, мистер Хайн, вы получите ваши первые пятьсот фунтов. Надеюсь, у вас хороший поверенный?
– У меня вообще поверенного нет, – сказал Вальтер Хайн, вставая.
– Нет? – с видимым удивлением спросил мистер Джарвис. – Так хотите, я вам порекомендую. – Он сел и написал записку, положил ее в конверт, надписав адрес, и передал конверт не заклеенным своему клиенту. – Фирма «Джонс и Стайльс Линдольнс Инн», – сказал он. – Спросите мистера Драйвера. Откровенно расскажите ему все предложение и спросите его совета.
– Драйвера? – спросил Хайн. – Не следует ли мне поговорить с одним из участников фирмы?
– У вас деловая голова, мистер Хайн. Он вошел в контры с этим капризным учреждением – законом об акционерных компаниях. И поэтому имя его не публикуется. Но «Джонс и Стайльс» – это он. Расскажите ему все. Если он посоветует вам отклонить мое предложение – послушайтесь его и в таком случае. Добрый день.
Мистер Джарвис прошел к двери и отворил ее.
– Ну, видите, вот она – паутина, – сказал он с добродушным смехом. – Не такое плохое место. Что? – и он выпустил мистера Муху из своего бюро.
Потом он подошел к телефону.
– «Джонс и Стайльс», – спросил он. – Попросите мистера Драйвера к телефону, – и он в течение пяти минут беседовал с мистером Драйвером, а потом с удовлетворённой улыбкой мистер Джарвис вернулся к невскрытым письмам, ожидавшим его с утра.
Мишель Ревалью излагает свою философию
Это лето надолго запомнилось Шамони. Июль был сплошь безоблачным. Долины и горы купались в солнечном свете. Настал август, и в жаркую звездную ночь, в первую неделю этого месяца Чейн сидел напротив Мишеля Ревалью, на террасе кафе, нависавшей над Арвой. Под ними река пенилась среди камней. Шамони был ярко освещен, улицы были полны народа, женщины в светлых вечерних платьях с кружевными шалями на плечах, сопровождавшие их мужчины, деловые люди из Парижа и Женевы, проводившие здесь праздники, а от времени до времени какой-нибудь альпинист со своим проводником быстро проходили через мост, направляясь к своему отелю.
Мишель Ревалью осушил свою кружку пиво и печально сказал:
– Итак, это последний вечер, мосье. Всегда грустно – последний вечер.
– Вышло не так, как мы предполагали, – ответил Чейн. – Не знаю, вернусь ли я когда-нибудь в Шамони, – и взгляд его невольно устремился в сторону кладбища, где его друг лежал среди других англичан, погибших в Альпах.
Мишель задумчиво кивнул.
– Никакая дружба не сравнится с той, что началась среди снегов. Но знаете, мосье, что я скажу вам? Друга вашего нечего жалеть: он был молод. Он не знал ни страданий, ни болезни, и он умер сразу. Он даже не пошевелился в снегу.
– Это, конечно, верно… – сказал Чейн. Он окликнул