зародилось движение. Шум усилился, меж крайних домов появился отряд, сопровождавший приговорённого, и толпа разразилась гневными криками. Колонну возглавляли высокие, полуголые, с ног до головы выкрашенные красной и белой краской воины в шлемах из длиннорогих козлиных черепов. Уртагиры – обитатели дальней пустыни и вечное пугало для прочих народов Мидонии. Уртагирские обычаи вызывали ужас и отвращение; рассказывали, что они отдают душу демонам пустыни в обмен на силу и свирепость, что они не чувствуют ни боли, ни страха, что они поедают печень ещё живых врагов и пьют человеческую кровь. Обыватели Нинурты испуганно шарахнулись перед теми, чьим именем их пугали в детстве.
За уртагирами следовал отряд эйнемских гоплитов, окруживший запряжённую волами повозку приговорённого. Нан-Шадур – бывший иллан, то есть верховный жрец, Нинурты и всей Мидонии, знатнейший вельможа, некогда имевший пахотной земли размером с Эйнемиду, ныне же просто измученный и приговорённый старик. Его казнь венчала длительное разоблачение заговора и череду расправ над первыми людьми царства. Кого-то и впрямь казнили за дело, но были и те, кого сгубили зависть, ненависть и людская алчность. Жители Нинурты считали, что таков был и Нан-Шадур. При виде своего кумира, толпа разразилась воплями, а Энекл почувствовал невольное уважение, глядя, как стойко держится истерзанный старец, своими глазами видевший казнь всех родных, включая новорождённого правнука. За повозкой шли писцы с табличками из особой жёлтой глины для царских указов, следом – пятеро облачённых в зелёные одежды палачей со своим жутким инструментом, а замыкал шествие отряд царской стражи в конических шлемах с позолоченными личинами – сплошь знатные юноши. Их присутствие символизировало одобрение казни мидонийской знатью.
Процессия беспрепятственно пересекла площадь, и гоплиты Энекла расступились, пропуская её к помосту. Последним прошёл высокий стройный эйнем в посеребрённых доспехах, тёмно-голубом хитоне и белом военном плаще, на его шлеме покачивался пышный белый гребень, а со щита грозно зыркал пикирующий ястреб.
– Привет тебе, Энекл, сын Гидаспа! – сказал он звонким молодым голосом. – Ну, как у вас тут дела?
– И тебе привет, Диоклет, сын Эрептолема. Дела на половину Цсереха, но скоро, похоже, потянет на две трети.
Энекл имел в виду печально известный поход Нахарахаддона, отца нынешнего царя, против жителей Цсереха, чья мерзкая болотистая земля скрывала несметные сокровища: железную руду и торф, а ещё тысячи редчайших растений, используемых для приготовления приправ, смесей для курения и зелий. Эйнемские наёмники описывали её именем одновременно тяжесть, опасность и омерзительность обстановки. Tот поход мидонийская армия провела по пояс в зловонной зелёно-коричневой булькающей жиже, постоянно теряя людей то от отравленных стрел цсерехцев, то от нападений диких зверей, то от болезней, но все эти тяготы меркли по сравнению с главной битвой,