Или это какая-то тонкая афганская шутка, о которой его ещё не успели предупредить?..
– Сходишь на рынок. В моём сопровождении.
– Так точно, товарищ…
– Вольно, я сказал, – искусанная шрамами щека нервно вздрогнула, и Микита с трудом удержался, чтобы не поморщиться. Вчера ночью он отгонял от себя мысли, что лучше не вернуться вообще, чем вернуться с лицом, больше похожим на задницу. – Автомат не забудь.
Микита бы хотел пойти на рынок один: вернее, с кем-нибудь из новых товарищей, с Биджо или с Черепом. По пути разговорились бы о первых днях под афганским солнцем. О том, что бояться здесь совсем не стыдно (очень, чёрт побери, стыдно), не зря же ведь у Биджо даже появился «рабочий» план с отстреленным пальцем и внеплановым возвращением домой.
В конце концов, на трижды никому не нужных занятиях по философии грузная старушка с погибающим голосом раз за разом повторяла, что смерти боится каждый адекватный человек. Хуже, когда этот страх растворяется.
Может быть, на рынке даже получилось бы купить маме и Любавке – а лучше сразу обеим – цветные платки. Говорят, в Союзе таких всё равно нигде не достать. Хотя что-то подсказывало, что при майоре будет так же, как и в Союзе.
Микита вспомнил платок Любавы из собственного сна и передёрнул плечами.
На воздухе оказалось даже жарче, чем в душном бараке. Микита устало улыбнулся: почему-то ему вспомнились праздники в школьном зале.
Также потно – потому что открывать окна по правилам не полагается и вообще, «надо было заранее проветривать, если знаете, что запаритесь». Такая же нелепая одежда – собирали из того, что было (потому что только перед самым сном Микита неожиданно вспомнил, что на завтра обязательно нужен специальный костюм). Также много красного – хоть сейчас принимай здесь дедушку Ленина.
Микита пошёл быстрее.
– Вы знаете, – он подстроился под небыстрый шаг майора и пристыжённо опустил глаза в рыжий камень под ногами, – я вам хотел сказать спасибо. Не по уставу, а так, по-человечески, по-товарищески.
– Ну да, а то если не по-человечески, то ты с первого же дежурства военный преступник и дезертир, – равнодушная усмешка. – Вы здесь все такие.
Микита неловко рассмеялся. Ему показалось, что майор был похож на кого угодно: хоть на солдата из старого фильма – зачерствевшего в боях и прячущего сердце под горкой пороха; хоть на его первого учителя труда; хоть даже совсем немного и на отца.
Но никак не на того озверевшего монстра, желающего своим же солдатам быстрее умереть и рассматривающего их законсервированные в гробах тела.
– Я просто думал, что такое только в кино про войну бывает.
– Ты не сравнивай войну и интернациональный долг.
Майор поправил автомат на вспотевшем плече. Микита вспомнил истории, жгучим холодом обдававшие его ночью: в его прозяблом воображении майору Клочкову – тогда ещё Сволочкову – не хватало только измазанного в крови рта. Вчера почему-то казалось,