с ними о сестре, они захотят узнать, что с ней случилось. А я не знаю, что сказать. Им станет жаль меня, но нет ничего хуже жалости, когда ты виноват. Ты лишь почувствуешь себя еще более виноватым.
Мне казалось, что в этот момент что-то встало между мной и миром. Это «что-то» было как большое непробиваемое стекло. Я поняла, что могу завести новых друзей, но они никогда не узнают меня по-настоящему, потому что никогда не знали моей сестры – человека, которого я любила больше всего на свете. И они никогда не узнают о том, что я натворила. Так что лучше я буду стоять по эту сторону от них, отгороженная чем-то слишком большим, чтобы через это можно было пройти.
Я постаралась выкинуть из головы все мысли о Джейни и смеялась вместе с подругами, когда мы пришли домой к Натали и открыли виски. Из-за волнения я забыла предупредить парня-рокера, что нам нужно что-то с фруктовым вкусом. Чистое виски нам не понравилось, и мы разбавили его яблочным сидром.
Этот сидр напомнил мне, как осенью мы с мамой и папой ходили собирать яблоки. Нам с Мэй всегда хотелось достать именно те, до которых мы не дотягивались. Они манили нас, висящие наверху – блестящие и наливные. Мы обгоняли родителей и, затерявшись между рядами деревьев, забирались на какую-нибудь яблоню. Однажды я упала и содрала кожу с колена. Но я не плакала. Если бы родители узнали, что мы лазим по деревьям, нам бы запретили это делать, поэтому я ничем не выдала, что колено под леггинсами кровоточит. После сбора яблок мы готовили пончики с корицей и горячий яблочный сидр.
Мне захотелось подогреть свой виски с сидром, и я поставила его в микроволновку. Напиток пах воспоминаниями и обжигал. На вкус он был не очень, но мы с Ханной и Натали все равно его выпили, а потом сняли футболки и бегали на заднем дворе под дождем, пока не поскользнулись и не шлепнулись с хохотом.
Я долго не вставала. Лежала и смотрела на дождь, пытаясь разглядеть отдельные капли, падавшие все быстрее и быстрее. Я стала думать о Джейни и том, как, ночуя у меня дома, мы засиживались допоздна, ели мороженое и просили Мэй накрасить нам ногти. Я взглянула на свои пальцы, на облупившийся фиолетовый лак.
В средней школе я все больше гуляла с Мэй, и мы с Джейни все реже ночевали друг у друга. Мне стало непросто общаться с ней. Я не знала, как рассказать подруге о том, что провожу вечера в кино с парнями и что мне при этом так не по себе, что хочется вылезти из собственной кожи.
Мне расхотелось лежать там одной. Из-за дождя все казалось размытым, и я вдруг испугалась чего-то, чего не могла видеть, но чувствовала: оно так близко ко мне, что еще чуть-чуть – и меня коснется его дыхание. Мне стало страшно от мысли, что парень с нашивкой XTC, от которого мы сбежали с бутылкой, вернется и найдет меня здесь, поэтому я вошла в дом и обнаружила Натали и Ханну в спальне. Они снова целовались. Или скорее, обжимались. Все еще полуобнаженные, с мокрыми волосами. С минуту они меня не замечали, затем меня увидела Ханна. Отскочив от Натали, она начала смеяться.
– Мы замерзли, – сказала Натали, – и пытались согреться.
– Ты тоже можешь к нам присоединиться, – предложила Ханна.
– Нет,