Он чокнутый.
– Их показывают поздно, потому что они запрещены полицией, – сказал Тами с таким видом, словно вся эта мысль была ему в высшей степени отвратительна.
– Почему? Что это за кино тогда? – Даер заинтересовался.
– Очень плохое. Сами понимаете.
Поскольку Тами, как все марокканцы, совершенно не постигал смысла порнографии, он воображал, будто полиция наложила запрет на непристойные фильмы, потому что они в неких определенных точках нарушали христианскую доктрину, а в таком случае любой христианин, само собой, проявит интерес хотя бы для того, чтобы осудить. Он совсем не удивился тому, что Даеру захотелось про них узнать, хотя самому ему это было так же безразлично, как, он полагал, должно быть Даеру, обратись они к вопросу, следует ли паломнику в Мекке бегать вокруг Каабы по часовой стрелке или против. В то же время, оттого что их запретили, они стали позорными, и он не желал иметь с ними ничего общего.
– Они очень дорогие, и вы ничего не увидите, – сказал он.
Молодой человек не понял, что сказал Тами, но уловил общий смысл, и ему не понравилось. Заплевал яростнее и тщательно старался не поворачивать головы к Тами.
– Ну, что-то же наверняка увидишь, – логично возразил Даер. – Давайте разберемся, – сказал он юноше. – Сколько?
Ответа он не получил. Молодой человек вроде бы сконфузился; он пытался решить, сколько выше обычного тарифа можно безопасно запросить.
– Ch’hal? – упорствовал Тами. – Сколько? Человек спрашивает сколько. Скажи ему.
– Miehtsain.
– Achrine duro,[16] – строго ответил Тами, словно поправлял его. Они немного поспорили; наконец Тами торжествующе объявил: – Можете пойти за сто песет. – Затем оглядел бар, и лицо его потемнело. – Но это нехорошо. Советую вам, не ходите. Уже очень поздно. Легли бы спать? Я провожу вас до гостиницы.
Даер посмотрел на него и слегка рассмеялся:
– Послушайте, друг мой. Вам никуда идти не надо. Никто не говорил, что вам нужно идти. Не беспокойтесь за меня.
Тами секунду всматривался ему в лицо, не сердится ли, решил, что нет, и сказал:
– Ох, нет!
И речи быть не могло о том, чтобы бросить американца, – забредет в Бенидер с сутенером. Хоть ему в этот миг и хотелось больше всего на свете пойти домой и лечь спать, а попадаться кому-то на глаза в такой час на улице с иностранцем и этим вот молодым человеком – в последнюю очередь, он чувствовал, что отвечает за Даера, и решился не выпускать его из виду, пока не доведет до дверей гостиницы.
– Ох, нет! – повторил он. – Я пойду с вами.
– Как угодно.
Они встали, и юноша вышел за ними на террасу. Одежда у Даера еще не высохла, и он поморщился, когда его ударил порыв ветра. Он спросил, далеко ли; Тами справился у их спутника и сказал, что пешком идти две минуты. Дождь притих. Они пересекли zoco, несколько раз свернули в улочки, похожие на коридоры старой гостиницы, и остановились в сумраке у высокой решетчатой двери. Тами опасливо вглядывался в пустынный переулок, пока юноша колотил дверным кольцом,