и цветы боярышника. Но самый золотой компонент – пустырник. А барыню-красавицу надо бромом накачать. Крепка…
Тем временем карлица Прошка начала свою адвокатскую деятельность и, поскольку дело касалось любви, повела защиту так прямо и забористо, что подданные грохнули хохотом, а Алексей покраснел и хотел было оставить помещение суда. Но его удержали чьи-то руки: «Не уходи. Придет и твой черед».
«Какой еще черед?» – подумал недоуменно Алексей, сбрасывая с плеча тяжелую руку.
Княгиня решила дело просто: «Поскольку любовь лишь амуру подвластна и дело сугубо интимное и только двух касаемое, то пусть француженка обстрижет девке косы, но не наголо, поскольку девка под париком спрятаться не может. А после этого пострижения пусть все сами разбираются. А если ничего путного не выйдет – пусть пишут, в справедливости не откажем».
Принесли ножницы, и француженка с важностью, словно игуменья, совершая великий постриг, вцепилась ножницами в тугую необхватную косу. Девка молчала, ненавистно косясь на гайдука. А вокруг все бесновалось!
– Сейчас мы ее в постельку, – потирал руки Гаврила, глядя на краснолицую, до предела возбужденную барыню. – Хватит бедламного дела!
Но суд, оказывается, не прекратил своей деятельности, а вступил в новую фазу. Опять на середину залы вышел паж и принялся читать бумагу. Алексей с ужасом и удивлением услышал, что героем очередного доноса является он сам. Он и представить себе не мог, что за три дня пребывания в доме Черкасских успел натворить столько подсудных дел.
– …у карлицы Прошки спрашивал, где, мол, сейчас князь обретается, и спрашивал пажа: любопытно, когда, мол, их сиятельство из дома уезжает и когда возвращается. У конюха Федота узнавал, кто, мол, ходит у «синих» за лошадьми и не обретается ли у них учитель какой в конной езде. У Августы Максимовны посмел интересоваться, есть ли у их сиятельства секретарь, а если есть, то какой, мол, с виду.
Судя по выразительности, с какой паж выкрикивал одно за другим обвинения, автором доноса был он сам. Да, Алексей был преступником. Он интересовался делами «синих», и не только прислугой, а посягнул в своем любопытстве на самого князя.
Алексея вытолкнули к самому трону, надавили больно на плечи, и он бухнулся на колени. Дело было настолько необычным, что княгиня пренебрегла опросами свидетелей и приступила прямо к опросу обвиняемого.
– Зачем тебе надо это было знать? – Голос Аглаи Назаровны был металлически-тверд и хрустально-чист.
– Да просто так. Интересовался… – лепетал Алексей.
– Как же ты, мелкий человек, посмел интересоваться князем?
– Да я про их сиятельство не спрашивал, – пробовал выкручиваться Алексей. – Меня их секретарь интересовал. Может статься, что знаком я с их секретарем… или с берейтором…
– Как же зовут твоего знакомого? – с усмешкой спросила княгиня, уверенная, что обнаружила прямую ложь.
Алексей посмотрел в ее горящие темные глаза и неожиданно для себя негромко сказал:
– Котов