и кто-то из молодых людей вытащил потрепанную колоду карт. Махмуд тут же бросил на кон деньги. Игра началась и пошли накаляться страсти. На Рамазана уже больше никто не обращал внимания.
Чувствуя головокружение, шатаясь, Рамазан вышел в сад. Прохлада уже ложилась на землю. Солнце заблудилось где-то за деревьями среди молодой листвы. Чудный теплый майский вечер опускался на притихший двор. Цвели вишни, яблони, персики. Сам воздух, такой розовый и терпкий, таил в себе ароматы молодой травы, свежей земли и цветов и словно весь был пропитан сладким грехом, вином и запретной страстью. Томно щемило и вздрагивало сердце, оно просило объятий, поцелуев, любви, нежности…
Из-за кустов сирени вышла на тропинку высокая стройная девушка, одетая в светлое кружевное платье. На плечах ее воздушной паутинкой лежала легкая шаль.
Сердце Рамазана на мгновение остановилось и упало куда-то в бездну. Он узнал ее сразу: это была она… Гюльнара.
Голова кружилась, сердце бешено рвалось из груди. Страсть, подогретая вином, теперь совсем не подчинялась разуму. Рамазан шагнул ей навстречу, уже полностью теряя последние капли здравого рассудка…
Гюльнара взяла его за руку, увлекая за собой. Глаза ее, черные, влажные, смотрели умоляюще-жарко. Рамазан, в пьяном тумане, как завороженный, проследовал за ней вглубь сада, где было уже совсем темно.
Они сели на траву, окруженные со всех сторон стволами деревьев. Гюльнара не отпускала его руки. Ни одного слова не было сказано между ними. Наконец прохладный ночной ветер освежающе подействовал на Рамазана. Где-то в подсознании зародилась мысль, что он делает что-то не то.
«Это грех… грех… грех…» – говорил ему внутренний голос. То был его слабый разум.
Рамазан вырвал у Гюльнары свою руку.
«Не надо… Не надо… – тихо попросил он, дрожа как в лихорадке и стараясь отодвинуться от ее жаркого молодого тела. – Я пойду…»
Тогда Гюльнара положила ему голову на плечо, обняла и прошептала:
«Не уходи, прошу тебя, мне так скучно, так одиноко! Я люблю тебя!»
Она чувствовала, как вздрагивали его плечи, как часто билось его сердце, и понимала, что он никуда не уйдет. Девушка стала целовать его губы, щеки, шею.
«Ты мой… мой…» – горячо шептала она сквозь поцелуи.
Рамазан в порыве безумной страсти сжал ее в объятиях и горячая майская ночь накрыла их своими темными крыльями…
На востоке уже засветилась полоска утренней зари, когда Рамазан, бледный от бессонной ночи, с блуждающим взором, в мятой одежде быстрой тенью проскользнул мимо веранды, мимо спящих окон и поспешно заперся в своей комнате.
Он боялся встретиться с отцом, который всегда в это время поднимался на утренний намаз. После всего случившегося Рамазан не знал, как взглянуть в его глаза, как встретиться лицом к лицу с учителем. Он чувствовал себя навеки падшим страшным грешником.
Но в то утро птицы пели громче обычного, и солнце, вставшее за яблонями, светило ярче.
«Грех… грех..» – говорил ему тот же голос.
«О Аллах! Почему