Екатерина Романовна, женщина лет тридцати, с красивой русской полнотой и миловидным лицом.
– Пожар! – сдавленно сказала она.
Кравченко начал вместе с Билей активно разгонять руками пороховой дым.
– Простите Христа ради! Експеримент! – проговорил он и развел руками.
– Креста на вас нет! Я так с лежанки и повалилась!
– Сей секунд все уладим! А если что вам по хозяйству надобно, так вы только скажите!
Дверь снова хлопнула. Сложившись в низеньком проеме, в хату шагнул вестовой, один из бойцов пластунского батальона Кубанского казачьего войска.
Сначала он пытался что-то разглядеть в дыму, потом вытянулся и громко сказал:
– Мне бы есаула Григория Яковлевича Билю! Пакет у меня для него.
– Это я. Давай книгу, – сказал Биля, выходя к нему из дыма.
Вестовой развернул книгу, к которой были привязаны перо и маленькая чернильница с крышкой на резьбе. Биля отвернул ее, обмакнул перо в чернильницу, расписался в получении пакета, лежавшего между страницами книги, и забрал его.
Вестовой отдал честь и вышел из комнаты.
Биля подошел к окну, вскрыл конверт.
– Яков Герасимович меня вызывает, – сказал он, еще не дочитав текст.
На турецкой софе во всей красе, в одних широких украинских шароварах лежал полковник Кухаренко. К сорока пяти годам его мощный молочно-белый торс был иссечен шрамами от пуль и холодного оружия. От места расположения пластунов резиденция Кухаренко отличалась разве тем, что он занимал всю хату один. На стене под белыми холстинами висели его мундиры, в том числе и парадный. Там же располагалось самое разнообразное оружие. Софа была застелена сине-золотым персидским ковром.
Кухаренко лежал на боку и большой двузубой вилкой ел вареники с вишней. Он окунал их в сметану и сплевывал косточки прямо в угол, на глинобитный пол.
На стук в дверь полковник коротко бросил:
– Входи!
В горницу вошел Биля, перекрестился на иконы, снял папаху.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие!
Было видно, что, произнося это, он просто соблюдает формальность, а с Кухаренко их связывает давняя и прочная приязнь.
Биля подошел к начальнику и пожал руку, протянутую им.
Полковник сел на софе, по-турецки поджав под себя босые ноги.
– Садись, Гриша. Вареников хочешь? – спросил он.
– Благодарствую, сыт! – ответил Биля и присел на софу.
– Хороши вареники! Жаль только, что сами в сметану не ныряют, как в сочинении господина Гоголя. Ты, я вижу, здоров, а как крестник мой?
– Здесь он, Яков Герасимович. Не посылал его еще к тебе, не хотел беспокоить.
– Пусть придет. Не рано ли ты его пластувать-то взял?
– Раненько, да так уж вышло промеж нас.
– В твоей он полной родительской воле. Дело есть у меня.
– Сказывайте.
– Вчера у князя Меньшикова, говорят, начальники, смехом заливаясь, шутковали над тем известием, что союзники сажают свои войска на суда, чтобы