Кроме молельни, ему негде было с ней встречаться. По счастью, один из его приятелей, гугенот, сообщил ему пароль. Его пускали в молельню, и вы легко можете себе представить, что в темноте наш общий друг даром времени не терял.
– Этого не могло быть, – сухо сказал Бернар.
– Не могло? А, собственно говоря, почему?
– Потому что ни один протестант не падет так низко, чтобы провести паписта в молельню.
Этот его ответ вызвал дружный смех.
– Ха-ха! – воскликнул барон де Водрейль. – Вы думаете, что, если уж гугенот, значит, он не может быть ни вором, ни предателем, ни посредником в сердечных делах?
– Он с луны свалился! – вскричал Ренси.
– Доведись до меня, – молвил Бевиль, – если б мне нужно было передать писульку какой-нибудь гугенотке, я бы обратился к их попу.
– Это потому, конечно, что вы привыкли давать подобные поручения вашим священникам, – отрезал Бернар.
– Нашим священникам? – побагровев от злости, переспросил Водрейль.
– Прекратите этот скучный спор, – заметив, что каждый выпад приобретает остроту обидную, оборвал спорщиков Жорж. – Не будем больше говорить о ханжах, какой бы они ни были масти. Я предлагаю – кто скажет: «гугенот», или «папист», или «протестант», или «католик», тот пускай платит штраф.
– Я согласен! – воскликнул Бевиль. – Пусть-ка он угостит нас прекрасным кагором в том трактире, куда мы идем обедать.
Наступило молчание.
– После того как беднягу Лануа убили под Орлеаном, у Тюржи явных любовников не было, – желая отвлечь друзей от богословских тем, сказал Жорж.
– Кто осмелится утверждать, что у парижанки может не быть любовника? – вскричал Бевиль. – Ведь Коменж-то от нее ни на шаг!
– То-то я гляжу, карапуз Наварет от нее отступился, – сказал Водрейль. – Он убоялся грозного соперника.
– А разве Коменж ревнив? – спросил капитан.
– Ревнив, как тигр, – отвечал Бевиль. – Он готов убить всякого, кто посмеет влюбиться в прелестную графиню. Так вот, чтобы не остаться без любовника, придется ей остановиться на Коменже.
– Кто же этот опасный человек? – спросил Бернар. Незаметно для себя, он с живым любопытством стал относиться ко всему, что так или иначе касалось графини де Тюржи.
– Это один из самых славных наших записных, – отвечал Ренси. – Так как вы из провинции, то я вам сейчас объясню значение этого словца. Записной дуэлист – это человек безукоризненно светский, человек, который дерется, если кто-нибудь заденет его плащом, если в четырех шагах от него плюнут и по всякому другому столь же важному поводу.
– Как-то раз Коменж привел одного человека на Пре-о-Клер [19], – заговорил Водрейль. – Оба снимают камзолы, выхватывают шпаги. Коменж спрашивает: «Ведь ты Берни из Ове́рни?» А тот говорит: «Ничуть не бывало. Зовут меня Вилькье, я из Нормандии». А Коменж ему: «Вот тебе раз! Стало быть, я обознался. Но уж коли я тебя вызвал, все равно нужно драться». И он его за милую душу прикончил.
Тут все стали приводить примеры