медицинский госпиталь. Сошли на берег так ничему и не научившиеся, но зато оставшиеся в живых африканские стажёры во главе с представителем ФАО доктором Баркеттом. Сошёл на берег с прозрачным пластиковым мешком, доверху наполненным книгами, по предположению Грушина – «будущее светило африканской науки» – двухметровый стажёр, но без пожарного рукава, который не без труда отобрали у него матросы, и по его повадкам было видно, что он очень сожалеет об утраченном «сувенире».
Несмотря на необыкновенно красивых женщин, окружающая местность, да и сам порт с несколькими угрюмыми обветшавшими строениями показались мне унылыми и маловыразительными. Мы находились в небольшом заливе, на западной стороне которого раскинулся небольшой городишко Кисмайо, с преобладанием одноэтажных, ничем не примечательных домиков. От причала – налево, к острову, где находилась наша воинская часть, протянулась искусственная насыпь, сложенная из громадных глыб коричневатого гранита. Один из солдат этой части, проходивший здесь воинскую повинность, находясь в увольнении и одетый по уставу в штатский костюм, побывал на нашем судне. Он рассказал, что вначале с продуктами было плохо, но после постройки мясокомбината стало немного получше. Многие жители Кисмайо болеют и умирают от недостатка белковой пищи, но рыбу, которая в изобилии обитает в прибрежных водах, ловить не желают, считая это занятие унизительным, а потому недостойным настоящего сомалийского мужчины. «Умирать буду, а ловить рыбу не стану!» Кроме всего прочего, здесь очень засушливый климат: за два года, пока он здесь служит, дождя почти не было, но жара переносится достаточно легко, тем более постоянно дует прохладный ветер.
Сколько мы здесь простоим и куда направимся дальше, никто не может сказать. Последнее предположение: наше судно отбуксируют к острову Мадагаскар, в порт Диего-Суарес, где французская фирма «Секрен» займётся его ремонтом.
Утром из Могадишо приехала санитарная машина и увезла трупы двух наших погибших моряков в морг. Их проволокли в брезенте по палубе и по трапу на причал. Положили в цинковые гробы и заколотили гвоздями крышки. Прощания не было. Одного из матросов, назначенного сопровождающим, засыпали письмами на родину… После того как санитарная машина уехала, местные ребятишки притащили на причал различные ракушки, которые принялись обменивать на продовольствие и иные, необходимые в местном быту, товары. Матросы, привычные за многие годы плавания к подобным стихийным рынкам в инпортах, сразу же отреагировали на внезапный «change»[1]и весело потащили: банки со сгущённым молоком и тушёнкой, мыло, одеколон, сигареты, рубахи, штаны и даже судовые сандалии из жёсткой свиной кожи. На что тут же обратил внимание бдительный боцман и отобрал у злоумышленников казённое имущество. У этих малолетних торговцев были определённые цены на каждую вещь: за кусок мыла – две раковины ципреи или одну лямбис, за банку тушёнки или сгущённого молока – одну большую