Санька, облизывая пальцы и уже опосля обтирая их о завалявшуюся солому, – Сизалиха хоть и слаба на передок, а готовить умеет.
– Эт точно!
– Кто хоть попортил её, как мыслишь?
– Дуньку-то? – Удивляюсь я, – Сань, ты чего? Я неук беспамятный, но не бестолковый! Она не первый годок как попорчена. Титьки ещё толком расти не начали, а уже парни ей подол задирать принялись.
– Да ладно?! – Удивился Чиж, округляя глаза, – Дунька?!
– Вот тебе и ладно! Ты что, слухать и смотреть не умеешь? Я, беспамятный, и то знаю! Тут думать надо, не кто попортил, а кто пузо ей надул! И то думаю, что не один парень старался, я те сразу двух назвать могу!
– Эвона, – Удивился дружок, почесав взопревшие, давно не чёсаные волосы под сдвинутой на бок старой шапкой, – Так может, они и приданное собирали вдвоём?
Смеёмся, повторяя это на все лады, но…
– Сизали? Эти могут! Хваткие они, не по-хорошему хваткие!
Времечко сейчас сытное для нас с Санькой, пора свадеб! Деревня дело такое, свадьбу всем миром гуляют! Хучь щей миску да пирога кус, а кажному! Свадьбы же, известное дело, только по осени и гуляют. А когда ещё? Зимой и по весне жрать нечего, гостей тем паче не прокормишь. Летом страда[7] – работать нужно, а не гулянки гулять. Только осень и остаётся. Сытная, бездельная почти.
Только и делов, что дров заготовить, да сено с лугов привезть. Ну и так, по хозяйству по мелочи.
Свадебный поезд[8], призванный показать богачество жениха, заставил Саньку завистливо пускать слюни. У них-то с бабкой, окромя старой коровы, серьёзной живности и нетути. А тут столько лошадок, да ухоженных, нарядных!
Киваю согласно словам дружка, но сам больше на людей поглядываю. Кто как одет, да как ведут себя. Мне чёй-то лошади не интересны, да и в землице ковыряться неохота. Подумываю даже в город перебраться, хотя для деревенских хуже и нет судьбы! Может и плохо там, в городе, а здесь… тётка. И судьба вечного батрака. Нет уж!
Если хозяйство какое есть, то да – на землице точно получше будет. А коли нетути и сам по углам скитаешься да спину гнёшь за миску жидких щей и кус заплесневелого хлеба? Так не всё ль равно, где батрачить?! В городе, говорят, можно и в люди выбиться, а здесь шалишь! Батрача на других, на хозяйство особливо не накопишь. Ан и накопишь, так всё едино в долгах по уши! Всей радости, что хозяйство имашь, а толку-то? Если долгов больше, чем весь скарб с животиной стоит.
Знай, пляши под дудку богатеев, да шапку за сто шагов ломай[9]. Не угодишь коли, так тут же со двора и попросят. А и угодить кому не так просто. Сто раз проклянёшь всё на свете. Оно ить разное бывает, угождение-то.
Одному поле пахать да покосы косить поперёд своих, другому – сынка своего с солдатчину отдай заместо евонного. А третьему и вовсе – шапку ломай, да глаза закрывай, коль жену или дочку по сеновалам валяют.
– Гля-кось! – Толкает меня Чиж, прерывая размышления, – Тысяцкий[10] какой разнаряженный да важный!
– Известное дело, не кажный день свадьбы справляют!
– Эх-ма… –