даже не можешь.
– Да я… – Филька тут же делает неожиданный, как ему кажется, замах, отводя руку назад так далеко, что собственный кулак оказывается за ухом.
Тот-кто-внутри странно скручивает тело, делая шаг вперёд. Левый кулак впечатывается Фильке в подбородок. Вроде бы несильно, а хватило!
– Ваа… – Ошеломлённого говорит тот, сидя на земле. Из свалившейся рукавицы выпала свинчатка.
– Джеб, – Произносят мои губы.
– Ква! – Заливается хохотом отомщённый Санька, носком откидывая свинчатку далеко в сугробы, – И правда Жаб!
Тот-кто-внутри отпускает меня, и тут же, подхватив Чижа, удираю. Филькины дружки не бегут следом. То ли побаиваются… вот уж нет! Скорее самим смешно! Чем им меня бояться-то, здоровилам троим?! Коль остались бы мы на месте, то да, могли бы и получить колотушек. А рази сбежали, то и ничего. Вроде как уважение проявили, к здоровилам-то. Филька-то, он с ними, но наособицу! В пристяжку.
Он кто есть? Скоморох! Языкатый да трусоватый, рожи корчить горазд. Дядька Алехан – тот, что солдатчину прошёл, да турками в Болгарии дрался, говорит, что есть такой зверь – облизьяна. Ну чисто человечек волосатый да уродливый! Пакостный, шумный, рожи корчить мастак, да дерьмом кидаться. Ну Филька ведь как есть!
А теперь ещё и «Ква»… ну точно Жабом дразнить начнут!
Отбежав подальше, делюсь с Санькой мыслями, и тот хохочет заливисто, показывая молочные зубы.
– А здорово ты, Егорка, у зубы-то ево саданул! – Переключается Чиж, – Покажи-ка, как ты ево?
Пытаюсь показать, но получается скверно. Впрочем, другу хватает.
– Эвона как! Раз, и в зубы! Я в другой раз тоже!
На пруду играли в юлу[14], разделившись на две большие команды.
– Пастушата? – Лёшка Свист смерил нас взглядом и вроде как неохотно протянул:
– Лады…
Агась, верю! Нехотя, как же! Мы с дружком хоть и пастушата, ан не совсем пропащие, как тот же дед Агафон. Одно дело – сироты малолетние от бескормицы к стаду идут, и другое – взрослый когда. Никчемушник, значит.
– Давай!
– Мне!
Подшитые кожей старые валенки не по ноге, материно ещё наследство, скользят по льду. Но ничё… играю я хорошо, даром что заново «юле» учить пришлось. Свист раз обмолвился – лучше, чем до беспамятства!
Санька тоже годно играет – шустрый он, сам как та юла! Силёнок, это да – не хватает обоим. А шустрости хоть отбавляй!
В вечор на пруд подошли и здоровилы, уже без Фильки. Долго реготали с ребятами постарше, но в нашу сторону посматривали незлобливо.
– Ишь ты… – Лёшка остановился ненадолго около нас, – Жаб! Ха!
– Пасуй!
По домам расходились мокрые, но довольные. Настроение портило только пустое брюхо, выводившее рулады. Оставит ли тётка хоть что поесть или снова придётся ложиться нежрамши? Пару бы картофелин варёных, да репку печёную, так оно бы и ничего! Масла бы в плошку налил чутка, да с солью!
Неласковая-то она, тётка. И так несладко с ней было, а как пастушить перестал, так и вовсе. Дармоедом кличет не больше прежнего, а вот ем я