заслуга), изволил лично экскурсировать небольшую группу репортёров и промышленников из французской провинции. Республиканцы по убеждениям, франки однако же с большим пиететом относятся к титулованной знати, и князь, не лишённый тщеславия, пользуется возможностью появиться лишний раз в прессе.
Ведя себя чрезвычайно предупредительно, и в то же время не умаляя достоинства дворянина из старинного татарского рода, Тенишев с большой живостью и экспрессией рассказывал гостям о русской промышленности и искусстве, показывая представленные на выставке образцы. Являясь человеком, сведущим в делах промышленности, и одновременно тонким ценителем искусства, князь производил самое приятное впечатление, и осознавал это. Осанистый, представительный, хотя и несколько огрузневший с годами, Вячеслав Николаевич в глазах французов само олицетворение если не России, то как минимум высшей российской аристократии.
Предупредительность человека столь знатного и значимого изрядно льстила провинциалам. Не опускаясь до панибратства и блюдя княжеское достоинство, Тенишев исхитрялся оставаться дружелюбным и демократичным. Будучи человеком светским, известным ценителем женщин и азартных игр, князь умел найти подход к собеседникам и совершенно очаровал французов, найдя подход к каждому.
Войдя в раж, Вячеслав Николаевич искромётно и остроумно шутил, лукаво улыбался и исхитрялся вести беседы едва ли не с каждым французом по отдельности, и одновременно всеми разом. Экскурсия выходила головокружительно интересной, и провинциалы едва ли не с благоговением слушали князя.
– Здесь вы можете видеть… – и князь изящным жестом указал тростью на павильон каслинского литья и замер безмолвно. Трость медленно опустилась на пол, а Тенишев, будто споткнувшись в танце, всё никак не мог подобрать слова и повторил зачем-то:
– Здесь вы можете видеть… – и Вячеслав Николаевич начал мучительно подбирать слова, но репортёры, почуявшие сенсацию, закружили голодными акулами, разом стряхнув с себя флёр княжеского очарования. Единственная ошибка, даже просто заминка…
… и вот уже ветреные французы бросили недавнего кумира, кинувшись навстречу свежей сенсации Парижской Выставки.
А сенсация, подвязав неторопливо мочальную бороду под вспышки фотоаппаратов, выпрямилась, подхватив с брусчатки аккордеон, и над толпой, охочей до скандалов, разнеслось разухабистое…
– А в моей стране всё есть: есть в ней нефть и лес[7] в ней есть. Уголь есть, и никель есть, меди в ней не перечесть! Есть в ней золото, алмазы, изумруды и топазы! Как же так, в стране всё есть, а народу нехер есть! Как же так, всё есть в стране, а народ живёт в говне! Ла-ла-ла-ла-ла, ла, ла!
У Тенишева заныли зубы от ненависти, а сенсация, приплясывая с аккордеоном и не стесняясь корчить рожи, подобающие клоуну из самого низкопробного балагана, повторила куплет, уже на французском. И снова на русском…
– А в моей стране всё есть, есть зерно и мясо есть, есть лосось и осетры, в них полным-полно икры. Есть и овощи и фрукты и молочные продукты.