сказал я хозяйке, – что он не отстанет от поезда на первой же станции, сойдя, чтобы выпить в буфете.
Та понимающе улыбнулась:
– Я перевезу его трамваем через мост и посажу в Струде на лондонский экспресс. Мне тоже не хочется, чтобы он вернулся сюда сегодня же вечером.
Испытав огромное облегчение от того, что эта добрая леди совершенно правильно понимала ситуацию, я кивнул ей на прощание и, обдумывая свои последующие шаги, медленно двинулся по улице.
Этим утром я был совершенно свободен, и – поскольку у меня не было еще ни одного клиента, за исключением миссис Фруд – мысли мои невольно обратились к этой единственной моей пациентке. Мне тут же подумалось, что я без промедления обязан сообщить ей радостную весть об отъезде ее мужа. Будь я более самокритичным, меня должно было насторожить мое страстное беспокойство о благополучии малознакомой мне женщины, но в тот момент я предпочел думать, что мной движет исключительно долг добрососедства. Подойдя к двери ее дома, я громко постучал, заметив попутно, что медный дверной молоток был украшен маской Гипноса – греческого бога забвения. В сложившихся обстоятельствах я нашел это несколько неуместным.
Через минуту дверь мне открыла худощавая, средних лет, женщина с бледной кожей и волосами цвета пакли. Ее меланхоличные блекло-голубые глаза вопросительно уставились на меня.
– Дома ли миссис Фруд? – бодро спросил я.
– Боюсь, что нет, – ответила она с сожалением в голосе. – Я заметила, что она ушла некоторое время назад, и я не слышала, чтобы она вернулась. Но я проверю еще раз, если вы подождете минутку.
Я вошел в прихожую и с чувством нарастающего разочарования смотрел, как она стучит в двери – сначала гостиной, а потом и спальни.
– В комнатах ее нет, – сообщила она удрученно. – Но, может быть, она зачем-то спустилась в подвал. Сейчас я проверю и там…
Она перегнулась через перила лестницы и громким голосом, напомнившим мне крик подстреленной чайки, позвала свою хозяйку. Но ответа не последовало, и я почувствовал, что ее меланхолия передается и мне.
– Я сожалею, сэр, что вы ее не застали, – сказала женщина. – Вы ведь ее врач? – уточнила она.
Я несколько самоуверенно подтвердил, что это я и есть.
– Приятно сознавать, что у бедняжки появился кто-то, кто о ней позаботится! – воскликнула она. – Последнее время миссис Фруд постоянно грустит. Да, постоянно грустит!
Я повернулся к двери, но она последовала за мной, продолжая говорить:
– Она ведь столько неприятностей пережила, бедняжка, столько неприятностей! Нет, она не жаловалась, но я-то вижу! Я вижу морщинки печали и пережитого горя на ее лице, и это наполняет мое сердце болью. Да, это так, сэр!
Я пробормотал что-то сочувственное и сделал еще шаг к двери. Она подошла ближе и продолжила:
– Я не часто ее вижу. Она держится очень замкнуто, бедная птичка. Слишком замкнуто. Она все время одна. Очень редко, только когда она попросит,