тоже заволновались, заблеяли.
Лишь только Охвен сохранял спокойствие. Он все также держал на коленях ножны. Правда, теперь пустые.
– Ты слышал, Охвен? – спросил я, невольно озираясь по сторонам.
– Да, – просто ответил он. – Но поговорим об этом позже, если не возражаешь.
Я пожал плечами: козы успокоились, даже те, с новыми прическами, мирно жевали траву, Буренка развалился, как собака, на нагретом камне. Все вновь стало спокойно и обыденно.
– Охвен, ты сказал, что эти ножны из живого носорога. Разве такое возможно?
– Все возможно в этом мире. Даже самое невозможное.
Он пригубил из кружки и продолжил свой рассказ.
– Есть в той жаркой земле такое дерево, на котором произрастают плоды, совсем несъедобные, пока висят. Потом они созревают и опадают на землю, там еще проваляются пару деньков под солнцем – и все, готовы к употреблению. Не знаю, едят ли их люди, но вот разные твари готовы продать за них души, буде у них таковые имелись. Обезьяны всякие, дикие свиньи, даже львы, не говоря уже о носорогах – все трескают с превеликим энтузиазмом. А потом крутят головами, смеются, качаются, вовсе с копыт падают – как люди после хмельного.
– Опять же нашелся умник, пропитавший брагой и вином какие-то другие плоды. Уж как они преподнесли это угощение ближайшему носорогу – мне не ведомо. Но нажрался он с превеликой охотой, – говорил Охвен. – И, завалившись набок, уснул в беспамятстве. Прибежали радостные люди, расшвыряли по кустам подвернувшихся пьяных мартышек, тоже полакомившихся на дармовщинку, и ну, скручивать великана самыми прочными веревками. Ноги связали, сидят – радуются. Тут прежний умник от гордости своей решился на полное нахальство. Захотелось ему добыть с этого носорога кусок кожи. Совсем небольшой, чтоб в глаза заказчикам не бросался. Подумал, что на живом товаре этот кусок со временем заново отрастет. Кожа знатная, толстая. Подговорил он своих подельников, чтоб не мешали, и воткнул нож носорогу в зад. Тот сразу же пробудился от своих пьяных дрем и заголосил нечеловеческим голосом. Видать, обидно было великану очнуться спеленатому по рукам–ногам в унылом похмелье, да еще когда какая-то букашка задницу на флаг разрезает. Завозился гигант, засопел – но без толку, крепко держала веревка. А умник – знай себе, режет, доставляя настоящие мучения носорогу. У того даже слезы из глаз покатились.
Мортен живо представил себе плачущее животное с лицом Бэсана, и ему даже сделалось немного его жалко.
– Но, верно, не смогли люди просчитать всей мощи поверженного ими зверя. Дернулся он с такой силой, что даже чуть рог не отвалился, и вскочил на ноги. Веревки лопались одна за другой. Умник в это время закончил со своим занятием, но порадоваться особо не смог – сплющился под копытами беснующегося монстра. Остальные люди тоже бросились наутек, но разбежаться далеко не успели. Во-первых, потому что бежали в одном направлении целой группой, во-вторых, что спасительной ямы-ловушки на сей раз