у одного был, чуть не с меня ростом! А! Ну да! Так они говорили, что кто-то обоз разорил, и обозники все мертвые, и элфие, что надзирающим ехал, тоже. И что дурной смертью убили, сетью связали и закололи.
Томаш замолчал, а потом зашелся смехом и, хватаясь за живот, завалился на спину, подрыгивая ногами с белесыми, размякшими от воды пальцами.
– Чтоб тебя навий схватил, балда!
– Ой, не могу, – не унимался брат, – ты б себя видела! Рот открыла, глаза плошками и руки к груди прижала, точь-в-точь как Цветка-дурында, когда Гринь по улице идет. Аха-ха!
В Лоркиных действительно прижатых к груди руках была нонешняя Томашева рубашка, которую она тоже прополоскала, и этой самой рубашкой, отжатой от воды, но все еще влажной, Томаш по дрыгающимся пяткам и получил.
– Ой! Не дерись! – Брат сидел спокойно, но губы его, все еще темные в уголках от смородины, то и дело разъезжались. – Если Гринь тебе опять гостинчик принесет, дашь?
– А ты вот пошути еще и узнаешь. А про обоз не врешь?
– Не вру. Мне еще про то пасечникова Викта говорила. Дядька Виток на ярмарке в тот восьмерик был и ее с собой брал, так она слышала, как он с другими весчанами, кому в нашу сторону в вечер обратно ехать, договаривался, чтоб не одному, а то, мол, будет, как с обозом елфьим. – Вздохнул, сел на край и ноги в воду бултыхнул. – А что на торжке говорили?
– Что людей заберут. Наказание такое.
– Думаешь, из наших кто? – оторопело спросил Томаш.
Лорка пожала плечами.
– Думаю, – сказала она, – никто и разбираться не станет. Но за беглецов вдвойне спросят.
– А хочешь, и ты купаться сходи, пока нет никого, там дальше есть пяточка без камыша и песок на дне. А я тут посижу, посвищу если что.
Было уже жарковато, да еще бельем намахалась. Сорочка липла к спине и ко всему прочему тоже, поэтому Лорка долго раздумывать не стала. В камышах нашлась едва заметная тропка. Она бы сама не нашла, если бы Томаш не показал. Тропка вывела к пяточке, по-другому и не назовешь, – желтый песчаный язык скатывался с пологого, поросшего мягкой травой берега и уходил под воду. С обеих сторон по берегу место скрывал камыш, а травяную полянку обступали ивы. У берега трава была короткой и мягкой, ближе к деревьям вздымались метелки тростника. Лорка сдернула опояску, быстро стянула сарафан и в одной сорочке вошла в воду по грудь и замерла, поводя руками.
Руки в воде казались тоньше, как не ее. Коса намокла и оттягивала голову. Тонкое белое полотно прилипло к телу, и Лорка присела. Ей от чего-то стало стыдно видеть себя, сквозь сделавшийся прозрачным от воды лен, округлую грудь с розовыми сосками, живот… В бане не стыдно, а тут вот… Течение колыхало подол сорочки, неспешно оборачивая его вокруг ног. Вода касалась ее везде, гладила. Сделалось маетно, будто кто на нее, Лорку, глядел, вот как Гринь на сиделках перед тем, как обниматься лезть.
Она макнулась с макушкой. Разогретый на солнце затылок захолодило, вода освежила лицо, вымывая из головы запретное. Сразу сделалось легче. Лорка приподнялась, изловила тянущуюся по течению косу и пошла к берегу. Там, уже стоя босыми ногами на