втягивая ноздрями вонючую гарь. Его презрение к девчонкам, которые в то время поголовно болели фигуристыми, грудастыми импортными куколками взамен бесполых отечественных, выражалось в его издевательстве над предметом всеобщей девичьей любви. Он крал хорошеньких, длинноногих красоток вместе с их мужьями и детишками отовсюду, не задумываясь, расчленял их и сваливал игрушечные трупы в коробку из-под компьютера, в которую дома никто никогда не заглядывал. Часть из них использовал, как уже было сказано, для тушения окурков, над остальными измывался на жертвенном костре.
Полюбившийся ему клип группы «Sound Garden», в котором девочка с полусумасшедшим взглядом жарит на костре свою Барби, он воспринял как толчок к действию, задуманному им еще в пору первых опытов приобщения к уникальной профессии «butcher», то есть мясника или палача. Его возбуждала не горящая кукла, а ее хозяйка. Именно такую задвинутую девочку ему хотелось бы иметь в своих подружках, если бы когда-нибудь он решился открыть свое сердце особи иного пола. И он начал искать ее. Пользуясь своей смазливой внешностью и куколкой, он легко заводил знакомство с любой девчонкой, приглашал ее поесть печеной картошки на субботнем пикничке и в разгар идиллического настроения, когда сытые глаза его временной избранницы мечтательно поблескивали вместе с язычками костерка, мальчик незаметненько насаживал куколку на вертел и опускал его на две рогатки в предвкушении экстаза. Все побывавшие с ним девочки орали одинаково истошно, обрызгивали его слезами, трясли капризными ручками с оттопыренными по-купечески пальчиками, топали ножками и звали мам. Такие в его спутницы не годились. Перебрав приличное количество сторонниц сюсюкания и куклюкания, испытатель махнул на весь женский род рукой. Дура равно Кукла. Но он со своей дурацкой бабской кличкой оказывался в их числе. Выхода почему-то не было.
Мальчик вырос в юношу и отправился в армию. Надежда, что все изменится в новой среде, была раздавлена первым же тяжелым кирзовым солдатским сапогом. К прозвищу прилип даже комсостав. Всякий раз он просыпался с бантом на голове и накрашенными гуашью любых цветов губами. Его демонстративно пропускали вперед, уступали место в столовой или в клубе, требовали закрыть глаза, когда казарма раздевалась и одевалась, выли и улюлюкали, когда он заходил в туалет, а в бане наматывали на его голову портянку, чтоб мужскую наготу не видел. Он кипел и негодовал, но боль ныла все острее.
Два года протянулись для него очень и очень заметно, он умирал душой, хотя телу, согласно возрасту, полагалось расти и крепнуть. Но именно в нем-то, в теле своем, Кукла почувствовал изменения не в плане роста и возмужания, а наоборот. Он весь стал как-то размягчаться, утончаться, ягодицы начало раскачивать из стороны в сторону, носки ступней разлетелись как у танцовщика, щеки перестали чесаться от щетины – она просто однажды утром не вылезла на свет божий, зато до истерики зазудило в области груди. Соски набухли и потянулись куда-то вперед. Но самое страшное происходило