мое в твоем и твое в моем.
Когда ловишь это состояние единения со временем и пространством, то вдыхаешь покой своего я с миром, потому что этот мир вдруг концентрируется в той точке, в которую тянет, как в водоворот. Время не выписано на линии, а собрано в пространственном сосуде, где временные цифры перетусованы, и потому мы бродим там без возраста, повторяя себя и меняя. Мы – свои собственные картины, фотографии, строчки, скульптуры, пьесы, вокализы, вздохи и выдохи. Мы лепим их и ищем тех, кому они нужны больше всего, чтобы отдать через них себя, то есть «ся»:
во-плот-ить-ся,
реал-изовать-ся,
от-крыть-ся и
за-крыть-ся вновь
от- и за-…
Чувства молчаливее разума. Иногда ты их забиваешь, заталкиваешь в банку и консервируешь. Там они мокнут в уксусе и теряют свою свежесть навсегда. Однажды банка взрывается, они выплескиваются оттуда, перебродившие, больные, окисленные, истрепанные, растрепанные, но все еще живые. И ты не знаешь, что с ними делать, потому что им нет уже места в крохотном купе твоего поезда, который несется непонятно куда и зачем. Ты выходишь на остановке, вдыхаешь, они влетают в тебя вместе с первым глотком воздуха, и тебе становится плохо. Они тебя ломают, крутят, мутят, режут на части изнутри и не выходят. И ты понимаешь, что, возможно, это и есть возвращение тебя самого к себе. Все настоящее теряет смысл. Или обретает его. Ты превращаешься в сомнамбулу и движешься, словно во сне, в своем привычном мире, не понимая, что и зачем теперь. Ты не знаешь, что делать с твоим будущим и прошлым, встретившимися внезапно в твоем настоящем. Сначала взлет, полет, интоксикация, а потом пробуждение и пустота. Сначала ты умираешь от страшной бессознательной силы желаний, которые взрывают тебя, потом перекисаешь и умираешь снова, под прессом убитых желаний, уже осознанно. Разум шепчет свои молитвы чувствам и мерно мнет их, как виноград, чтобы сделать вино, выпить его, уснуть и забыть. До следующей остановки, которая может быть, а может и не быть на отрезке твоего пребывания в этом мире…
Каждую секунду мы разные. Не знаем, каким именно себе верить. До утра или после. В ночь или день. Лишь бумага все слышит и молчит. И в этом молчании ты познаешь следы своих собственных полетов, которые видны только ей. Они светятся там, как свечи в храме, тихо и плача. Там небеса не падают. Никогда. И дорога твоя проходит сквозь и течет дальше, туда, где они сыпятся на тебя камнепадом. И ты лежишь в их влажной грязи и радуешься тому, что до сих пор дышишь.
Встаешь, высыхаешь под солнцем и движешься вновь.
Вместе с поездом.
Вместе с рекой.
Вместе со светом…
***
ЛЕСТНИЦА
Женщина живет на втором этаже хрущевки. Приходит, уходит, шлепает по маленькой, почти игрушечной квартирке, ест, пьет, умывается, стирает, украшает себя и норку свою, думает, мечтает, вздыхает. Ее отекающие к вечеру ноги бродят туда-сюда в меховых тапочках, их хозяйка суетится, убегая от дурных, меланхольных мыслей. С наступлением ночи они окутывают ее