революцию в моем мозге, я влюбляюсь в эти явления культуры и в тех людей, которые оказались способными создать их. У меня нет видимого проводника, который бы указывал мне на такие духовные сокровища. Они попадают в мое сознание как будто случайно. Но, быть может, так угодно тому, кто управляет моей судьбой? Ведь горе от ума, и если обложить свою жизнь одними лишь сокровищами, то не наступит ли пресыщенность раньше, чем умрет моя способность, мое желание впитывать в себя все удивительное в этом мире?
Я живу почти изолированно, относительно изолированно. Мой телефон сейчас блаженствует в святом молчании за исключением пары звонков от любимых и родных. Раньше было не так. Раньше я крошила себя и разбрасывала свои куски во все стороны. Кто-то их ел, кто-то выплевывал, кто-то пропускал без задержки и переработки через свой кишечник и не без удовольствия опорожнялся, с радостью и облегчением избавляясь от моей сути. Раньше я боролась. За себя, свои интересы, идеи, мысли, справедливость, правду, честность, за свою любовь, чувства, обиды, мечты, которые всем окружавшим меня казались несбыточными, сумасшедшими. Меня называли странной в глаза и за глаза, от моего упорства избавлялись, как от надоедливой мухи, а я доказывала, доказывала, доказывала, и не просто словами, а всякий раз делами, результатами, продуктами своего труда. Я устала.
Иногда мое одиночество, в которое я заковала себя, разочарованная во всех и во всем, кажется мне невыносимым. Я падаю на кровать, реву, плачу, вою, что-то бормочу, жалея себя, ругая мир, который не понимает меня, не хочет меня, который непонятно зачем произвел меня на свой голубой или белый свет. Но это длится кратко. Я успокаиваюсь, вытираю глаза, мокрые щеки, которые разъедает соль, беру книгу или недовязанный свитер, или пластинку, или просто впиваюсь пустыми зрачками в экран, или сажусь перебирать пальцами по клавишам машинки. Это спасает. Я кончаю сотрясать тишину своими никому не нужными слезами и медитирую, общаясь с тишиной по законам тишины.
Большая часть моих мыслей в эмбриональном состоянии – в моем сером веществе, меньшая – на бумаге. Сколько их вообще родится за период моей жизни, не знаю. Они просто выкатываются из моего сознания, материализуются в черных значках и уже существуют независимо от меня, от механизма, который их породил. Мне рано еще идти на край, я еще не все увидела и услышала здесь. Я набираю больше воздуха в легкие, голова пьянеет от давления и покой овладевает моими членами. Если бы голова имела способность радоваться и наслаждаться по пустякам так же часто, как тело, я бы не знала той страшной тоски по непонятно чему, которая иногда так душит меня, что я теряю связь с реальностью. Не хочется так часто видеть черный цвет вокруг себя, я люблю разноцветье. Но почему его так мало в моей голове? Вернее, не так. Его очень много именно там, именно в моих фантазиях, которые и спасают меня от серости бытия и осознания собственной никчемности, ненужности, «лишности». Спасла бы меня дуэль? Думаю, нет, потому что я бы не пошла стрелять. Потому