топоры, лопаты, пытаясь подхватить и жонглировать горсткой беспомощных людей. И сквозь этот жуткий рев стихии откуда-то издалека доносился отчаянно-тревожный бой железной колотушки об рельсу.
Там, всего в какой-то сотне метров отсюда, прапорщик Дочкин, отдавший приказ немедленно покинуть лесосеку, орал что-то в мобильный телефон. Ничего не разбирая в шуме и треске эфира, он думал, что начальство хотя бы услышит его самого, и поймет, что на участке лесоповала происходит что-то неординарное. Тем временем Мишка Дымо умудрился завести движок «воронка», и теперь охранники отчаянно вталкивали в кузов машины всех, кто бегом или ползком возвращался из лесу.
– Давай быстрее! – с истерическими нотками в голосе кричал сержант Левченко. – Сейчас дорогу как заметет, всем трындец настанет! Сдохнем все из-за вас, суки!
Он пинал ногами и с каким-то особенным азартом бил в спину прикладом своего автомата тех, кто подбегал к машине и взбирался по скользким ступенькам в кузов.
– Ну, что – все? – крикнул Дочкин.
– А хрен его знает! – ответил Левченко. – Кажется, все. Эй, там, посчитайтесь сами!
– А если и не все – хрен с ними! Некогда нам ждать! – сказал Дочкин. – Полезай в кузов, я в кабину. Дергаем отсюда!
Он вскочил на подножку «Газона», распахивая дверь на ходу.
– Мишка, гони! Давай, жми на педали!
В полумгле, с зажженными фарами «Газон» потащился прочь. Позади него продолжала куражиться и бесноваться стихия.
Сапожников открыл глаза и испугался темноты. Ему показалось, что наступила ночь, а он не заметил ее прихода. Будто целый отрезок жизни прошел мимо его сознания. Будто он сам, Алексей Сапожников, на какое-то время выпадал из бытия. Он поморгал, пытаясь сфокусировать зрение. Так и есть: прямо перед лицом находилась снежная стена, сквозь которую пробивался слабый свет – то ли от фонаря, то ли солнечный. Он попробовал пошевелиться, удалось вытащить из-под себя левую руку. Рука замлела. Сапожников с трудом протянул ее перед собой и почувствовал, как ладонь с рукавицей погружаются во что-то мягкое. Он с осторожностью потрогал снежную преграду – и она осыпалась, открывая перед глазами пленника темно-коричневый сосновый ствол.
И тут он вспомнил все. Как началась вьюга, как те, кто находился на делянке, услышав сигнал, побежали к сторожке, как побежал он сам, едва поспевая за Игорем. И даже то, что наступил на корягу – тоже вспомнил. И коряга, будто оставленные на огороде грабли, подпрыгнула и ударила его в лоб с таким звоном, что этот звон заглушил для него на какое-то время шум стихии. Да еще искры посыпались из глаз – он даже не верил, что такое случается на самом деле. Думал – художественный образ такой, метафора.
Сапожников пошевелился. Как в читанных много раз приключенческих романах, где героя выбросило на берег во время шторма, он осторожно проверил целость своих костей.