родовой замок Соммервиля. Теперь в ее коллекции было уже три предмета из девяти, а с начала активной деятельности не прошло и года. «Если дела и в дальнейшем пойдут так же успешно…» – думала она и боялась загадывать дальше.
Что же касается пояса с пряжкой, который должен был принадлежать первой жене герцога Кингстона, то ни в огромном особняке на Пэлл-Мэлл, ни в имении в Сомерсетвилле, ни в родовом замке в Кингстоне его не оказалось. К неудовольствию всей прислуги и управляющих, молодая герцогиня перевернула вверх дном все три дома, но ничего не нашла. Пояс исчез бесследно.
Любовь к живописи у графини Ланской была почти патологической. И выражалась она в том, что ей хотелось иметь портреты всей своей многочисленной семьи. А состояла эта семья ни много, ни мало – из семи человек. Но если сама графиня с большой охотою приезжала к Сумскому, чтобы позировать, супруг ее, сенатор, Николай Алексеевич бывал редко, да и то ненадолго, то пятеро детей Ланских относились к увлечению матери по-разному.
Старшая дочь, двадцатилетняя Елена, больше балами да приемами интересовалась – тут интерес иного рода, тут «уж замуж невтерпеж», как говорится. Кружить в вальсе или плавно проходить с кавалером в мазурке было ей куда важнее нудного сидения на стуле перед художником. Да еще голову держать вот так, руки эдак, глазки – туда, теперь – сюда. Каторга, одним словом.
Вторая дочь, Мария, которой недавно исполнилось шестнадцать, во многом старалась подражать сестре. Это и не удивительно: ее тоже недавно стали вывозить на балы, и она с жадностью, известной всем девушкам, стремилась перенять манеры Еленушки, которую обожала. Что же касается позирования и терпения, необходимого для этого, то у Марии оно, как ни странно, еще находилось. Сумской сам не раз отмечал, что это у Машеньки от матери – и грация, и достоинство, и само терпение.
Трое же сыновей Ланских – Саша, Дмитрий и даже пятилетний Николенька – вообще считали живопись занятием праздным, пустым и необязательным. Подражая друг другу, они во время сеансов смеялись, вскакивали с мест, а то и корчили рожицы Ивану Христофоровичу. Немалых трудов стоило Сумскому, да и самой графине совладать с такой ватагой непоседливых сорванцов.
– Елена Дмитриевна, дорогая, – взмолился как-то Иван Христофорович, – привозите же их по одному. Ну, просто никакого сладу нет.
– Хорошо, Иван Христофорович, я так и буду делать, – отвечала графиня, любуясь мальчиками.
И тут вдруг помощник Сумского, до сих пор молчаливо стоявший за мольбертом и делавший наброски, подал голос.
– Господа, – сказал он тихо и мягко, – позвольте попробовать. Может быть, мне удастся занять детей?
– Что ж, попробуйте, – согласилась Ланская, переглянувшись с Иваном Христофоровичем. И добавила, обращаясь к детям: – Мальчики, послушайте господина Шумилова.
– Почему мы должны его слушать? –