стремительно приближались друг к другу. Через некоторое время уже можно было хорошо рассмотреть на верхней палубе французского фрегата офицеров команды, которые с напряженным вниманием охотников каждый в свою подзорную трубу наблюдали за действиями англичан.
Внезапно сумрак над морем раздвинулся, и в просвет вынырнуло бледное, трясущееся, как студень, солнце.
Эндрю Сейбл поднялся во весь рост, и только тут ему открылась вся грандиозная картина подготовки парусного корабля к бою. Матросы, одетые кто во что горазд, но с неизменными юбками из грубой парусины поверх штанов, сновали по снастям, занимая каждый свою позицию. Солдаты, которых на линейном корабле было тоже немало, выстраивались вдоль бортов пока еще нестройными рядами для ведения стрельбы из ружей, а при необходимости и для рукопашного боя. Канониры на двух артиллерийских палубах, распахнув порты, выкатывали пушки на позиции, поджигали фитили, подкатывали ядра. И во всем этом на первый взгляд хаотичном движении огромной массы людей таилась некая единая, ни с чем не сравнимая энергия войны, так хорошо знакомая Эндрю. Он прекрасно понимал, чтó сейчас творится в душе у каждого, кто теперь бегал, кричал и ругался или просто с суровым молчанием двигался вокруг него. И в этот ответственный момент он понял, что не может оставаться безучастным.
Поднявшись на квартердек, где в ожидании команд собрались офицеры, Эндрю приблизился к капитану Хендерсону и сказал решительным тоном:
– Капитан, чем я могу помочь? Готов выполнить любое ваше поручение.
Сэр Алекс, скептически окинув взглядом худощавую фигуру недавно спасенного соотечественника, спросил:
– Вы владеете шпагой?
– Нет.
– Пистолетом?
– Тоже нет, – помявшись, ответил Эндрю.
– Тогда ваше место рядом с пушками. Там всегда не хватает подносчиков ядер.
– Слушаюсь, капитан, – ответил Эндрю и быстро спустился на орудийную палубу.
Там, осмотревшись, он занял место рядом с одним из орудий, молча переглянувшись с канониром – маленьким, толстоватым человеком с пиратским платком на голове и таким же пиратским, как показалось Эндрю, лицом. Теперь ему не видны были маневры двух кораблей, теперь он видел мир только через окно бойницы. Теперь он не мог слышать слов капитана, обращенных к своим офицерам: «Это „Кентавр“, у него восемнадцать портов на борту. У нас на семь больше, но „Кентавр“ значительно быстрее. Правда, мы идем почти по ветру, а он галсами. Поэтому я считаю, что успех боя будет зависеть от того, кто даст первый залп. Если нам удастся сбить его грот, мы получим превосходство».
Потом, позднее, когда уже началась стрельба, когда отчаянно гудел от боли старый деревянный корпус корабля, когда дым застилал глаза, когда раненые и убитые, обливаясь кровью, вповалку лежали на развороченной палубе, и казалось, что в этом хаосе уже не найти возможности выжить, Эндрю вдруг понял, что точно также, как все вокруг, может погибнуть. Эта мысль налетела быстрее любого