Пселе (река такая), любую практику устроим, нахер блин! – вмешался в разговор Передерий и, запустив руку в карман брюк, начал активно шевелить в нем кистью.
– Василий, ты чего это мудя себе трешь? – разочарованно выдал Мосиенко, явно недовольный Васькиной репликой.
– Чешутся – вот и тру, нахер блин! – беззаботно откликнулся ваишник.
Я понял, что Муса сломался – скучно ему вдруг стало бороть меня, когда его же коллега так наплевательски относится к прессингу: у солдата не может быть ни личной жизни, ни, тем более, плавательской практики. А если допустить, что все-таки может, то это уже не солдат, а гражданский. И, стало быть, Васька–Бык просто для вида соглашается со своим приятелем, на самом деле не имея ничего против моего дембеля.
Муса махнул рукой и отправился своей походкой африканского слона в автослужбу. А там его ждал сюрприз. Добрый прапорщик Гапон еще вчера накатал приказ об моем убытии в запас и собственноручно поставил под ним все подписи, начиная с министра обороны и заканчивая командиром отдельной ремонтной мастерской, прапорщиком Мосиенко. Мусе оставалось только плюнуть и пойти терзать в автопарке молодое пополнение.
Васька–Бык важно уселся на пассажирское место ГАЗ – 66, новый водитель, под прозвищем Цыган, стал выруливать к автослужбе, Карачан сквозь стекло на дверце кунга ободряюще махал мне рукой. А я трусил за ними, как верный пес, которому отказали в месте. Хорошо, ехать было всего ничего, метров триста, поэтому я даже прибежал первым. Ваську нагрузили всякими предписаниями, заявками и прочей бижутерией, в число которой и входил мой долгожданный Приказище. Гапон на прощанье долго и искренне тряс мне руку, приговаривая при этом:
– Молодец! Отслужил – во, как!
И выгибал из кулака большой палец. Я так растрогался, что даже чуть не прозевал отправки своего почетного эскорта. Тем не менее, через восемь часов мы уже были совсем недалеко по пути обратно, держа под сердцем военные билеты с милой печатной формой об увольнении в запас и подтвердительными печатями.
Внезапно на самом въезде в город машина остановилась. Мы повылазили на улицу. Стоял теплый безветренный украинский вечер. Начинало смеркаться, насекомые и птицы постепенно переставали оглашать окрестности своими нечленораздельными воплями, а гвардии прапорщик Передерий решил выпить пивка после напряженного дня. Чуть вверх по дороге гостеприимно блестел слабой подсветкой бар, где обменивались впечатлениями хозяева жизни – человеки.
Васька сказал нам, что на полчасика отлучится, и неторопливой походкой быка- чемпиона – осеменителя, правда, с которого в одночасье внезапно удалились все мускулы, отправился на огонек. Цыган заволновался. Мы закрутили ногами, руками, головами, разминаясь после неудобных сидушек. Стороннему наблюдателю могло показаться, что поздним вечером мы делаем утреннюю гимнастику. Но нам было наплевать, ведь с этого вечера мы вновь становились гражданскими людьми!
А Цыган нервничал