немного картофеля, хлеба, крупы… У тебя, чай, ничего не осталось?
Говоря это, он положил на скамью узел, собрал в кучу щепу и хворост и стал раздувать огонь.
– Э! Да у тебя, Мотруна, плохое хозяйство! Что с тобой сделалось? Бывало, на все село хвалили тебя за твое хозяйство.
– Ох, Янко, – шепнула Мотруна, – было чем хозяйничать, так было хозяйство, а теперь!..
– Хитрое ль дело хозяйничать, когда все есть! – смеясь, произнес Янко. – Умей хозяйничать, когда нет ничего: вот так штука!
– Знаешь, голубчик, какая наша доля!.. Я уж и руки опустила.
– Это плохо, очень плохо. Мотруна, ты оплошаешь – и муж не поможет!
– Ни он, ни я, пришел нам, знать, конец… пропадем…
– Э! Когда б то человек мог пропасть, когда ему вздумается, беда-то наша в том, что битая посуда три века живет.
Дурачок болтал без умолку, мыл горшки, наливал воду, ставил к огню, осматривал избу, изредка поглядывая на Мотруну, посиневшую от стужи.
– А я и новости принес, – сказал Янко после минутного молчания, – ты, видно, ничего не знаешь, коли и не спросишь меня.
– Зачем мне они? – равнодушно отвечала Мотруна.
– А может быть, и пригодятся на что! Новость славная! Наш пан приехал из-за моря!
– Пан приехал?! А пани? – живо спросила хозяйка, встав со своего места.
– Погоди, слушай, все расскажу по порядку. Я, видишь, на барщину не хожу, управляющий, слава Богу, не принимает меня: к чему, говорит, годен урод? А дурак того не знает, что я за двоих могу работать. Вчера вместо невестки меня выслали на барщину в усадьбу. Вот там я все и узнал, можно было вдоволь наслушаться.
В Мотруне проснулось любопытство, и она присела на скамью, стоявшую у печки. Янко готовил ужин.
– Вчера на барщине никто ничего не делал, – продолжал он, – все говорили о том, что пан приехал.
– Зачем ты мужу не сказал об этом?
– Думал, что знает.
– Мы здесь, словно в лесу, ничего мы не знаем, разве кто помрет на селе, так и то на третий день узнаем. Ну и что ж там говорили?
– А вот сейчас… Сказывали, что пани наша где-то далеко померла, и пан воротился один.
– Померла? – всплеснув руками, вскрикнула Мотруна. – Боже мой!
– Ну, тут еще нет большого несчастья, а вот что хорошо, так хорошо: говорят, пан Гарасимовича прогнал. Пан наш как уехал желтый, бледный, такой и воротился… Чуть только переступил через порог, говорят, велел позвать Гарасимовича и сказал что-то такое, что его благородие сломя голову побежал во флигель да и начал собираться в дорогу… Скоро уедет… говорят, поссорились, наш пан бросил ему в рожу какие-то бумаги, а сегодня гуртом все пойдут с жалобой на Гарасимовича. Не сдобровать ему!
– А у меня только и было надежды, что пани, – со вздохом сказала Мотруна.
– Правда, она тебя замуж отдала и корову дала, – сказал Янко, – да жалеть ее нечего, ведь она на вас накликала беду: ну, да и пан добрый… ленив только, подчас и слова не скажет. Попытай счастья, сходи к нему…
– Напрасно, – тихо отвечала