да порешили недалече от старой церкви новую махонькую срубить. Тада еще кой-кто пару икон припрятать вроде успел, да еще утварь кой-какую…
Поставить-то ее поставили потихоньку, и даже иконы туда народ притащил, да только служить в ней некому было. Батюшку и остальных священников из земли не подымешь, а новых где взять? Снова собралися, посудили, порядили, ну и порешили хоть так в ней молиться – авось Боженька простит их, грешных, да не огневается за самовольство такое.
Стали ходить молиться в часовенку. Да все не то – службы-то отправлять некому, за порядком кто приглядит? Да и молиться тоже – что дома, что в часовенке той – на голых стенах пяток икон висит, а боле и нету ничего. Вот вскоре и пересуды посреди народу пошли. Церква-то не освященной стояла, святить-то ее кому? Ни святой воды нету, ни елея, ни мира… Свечек-то налепить можно было, но тож не те свечки-то, не церковные. Вот и стал слушок ползти – а кому в той часовне народ молиться-то станет? Никак Нечистому? А чего? Место не святое, попа тоже нет, свечи самодельные, ладана – и того нету. Осталось только серу поджечь.
Вот люди-то шептались, шептались, а в одну ночь полыхнула та часовенка, ровно свечка, да и сгорела дотла.
Баба Манька пошамкала губами и поправила съезжающий с головы платок.
– Засиделися мы с тобой нынче… Ты б людей-то отпустил. Устали уж все, хватя на сегодня, – вывела Илию из задумчивости она.
Священник, вынырнув из своих мыслей, оглядел часовенку, в которой уже зажгли свечи и керосиновые лампы. Кивнув собеседнице, он встал, собрал всех и начал читать благодарственную молитву по окончании работ.
Помолившись с людьми, он поблагодарил всех за помощь, напомнив о завтрашней утренней службе. Пока люди разбредались, Илия тщательно загасил все свечи, задул керосиновые лампы, и, прикрыв дверь в погрузившуюся в вечерний сумрак часовню, вышел на свежий воздух.
На лавочке его ждала баба Маня.
– Пойдем, отужинаешь с нами. Чаво тебе там одному сидеть-то? Так хоть с Петровичем поговоришь. Совсем ты к нам ходить перестал, – попеняла она ему.
– Некогда, баб Мань, по гостям ходить, – улыбнулся Илия. – Сама видишь, дел сколько. А завтра воскресенье, завтра детей с Бережков привезут крестить. В первый раз в часовне нашей таинство крещения совершать будем.
– А чего смурной-то такой, ась? Чего тебе покоя-то не дает? – уставилась на него баба Маня. – Вроде и здесь ты, а вроде и нету тебя… Где мыслями витаешь?
– Да вот все думаю… Вот рабочие приехали на строительство, и с окресных населенных пунктов приезжают… Про Настасью, что якобы после смерти своей призраком стала, сразу подхватили, и рассказывают друг другу на всех углах, а кто-то и сам ее уже видел, – Илия широко улыбнулся, увидев виноватое выражение лица старушки. – Да, да, стыдно то и не по-христиански. Но я сейчас не о том. О призраке-то все рассказывают, а вот как она до смерти жила – никому не интересно. Вы вот говорили, дочка у нее пропала. А почему пропала? Что