и девушек – по виду явно валютных проституток. Путан, ничем не отличавшихся от нее. Таких же симпатичных, дорого одетых, в золотых цацках в ушах и на шеях. Она снова тихо спросила Артиста, по-прежнему не поворачиваясь к нему:
– А почему никто не танцевал?
– По понятиям западло, – ответил Артист, – не принято ни танцевать, ни хлопать.
Встал и пошел к сцене. Взял микрофон и объявил: «А теперь подарок от нашего стола. Любимая песня юбиляра „Путники в ночи“ в исполнении Луши».
И помахал Василине рукой, приглашая на сцену. Она ошарашенно, в который раз сегодня, поднялась в мертвой тишине и под оценивающие взгляды направилась к сцене. А Артист воткнул микрофон в стойку, сел за пианино и заиграл вступление. Василина поднялась на сцену и запела: «Stranger in the night…» Так она не волновалась никогда в жизни: ни до, ни после. Песня прозвучала, но никто не реагировал. Кузя – Артист, Баянист, Гитарист, и, как только что выяснилось, Пианист, подошел к ней и взял за локоть. Тут поднялся с места юбиляр и крупными ладонями стал медленно и громко хлопать. Следом поднялась вся братва и устроила ей такие овации, которых она также не слыхала в своей жизни: ни до, ни после. Минут десять лихая братва хлопала, кричала, свистела, орала, гремела, улюлюкала, барабанила по столам, с которых повалились посуда и бутылки, топала ногами, переворачивая и распинывая стулья за собой, неистово и бешено ликовала, пока к микрофону не поднялся Михалыч с бокалом и не сказал: «Ша, братва! Артист, позволь, я за всех поцелую по-отцовски твою Лушу! Никогда не слышал исполнения лучше, хотя люблю и знаю эту песню с детства».
Поцеловав полуобморочную Василину крепко в губы, осушил до дна бокал и с размаху, от души, долбанул его об пол. А потом неистово заорал в микрофон: «Давай, гуляй, братва жиганская!» И тут веселье покатилось, понеслось с новой силой.
– А нам пора, бал окончен, – услышала вдруг Василина голос Артиста.
– Уходим по-английски, – мотнув Шпигелю головой, продолжил он: – По-тихому, не демонстративно.
Взял Лину за локоть, и они направились через закулисье на выход. Выйдя под звездное небо в уличную прохладу, Василина спросила:
– А мое пальто и сумочка?
– Шпигель в курсах, принесет, – ответил бывший Кузя.
– И что дальше? – спросила она.
– Дальше тебе решать, – ответил он.
– Зачем тебе все это? Ты же хороший музыкант? – вновь спросила она после неловкого молчания.
Он снял с себя пиджак, накинул ей на плечи и ответил:
– Не хочу всю жизнь перебиваться с хлеба на квас, как моя мамка. Поднимусь, куплю нам хату и все, что надо, вот тогда завяжу и стану музыкантом.
– Нам хату? – спросила Василина и впервые за вечер посмотрела на него. – С чего бы это? Мне и под Чинарой неплохо.
– Не век же ты будешь с бабушкой там цветочки поливать? – сказал он жестко и так же посмотрел на нее.
У Василины что-то дрогнуло внутри, и она опять увидела его, но ответила сравнением: «Не надо мне от тебя никаких хат, добытых таким путем. Ни цепочек