темные стада туч и под его крепчающим напором волны помчались еще быстрей. Море блестяще потемнело и покрылось рябью крупной зыби.
Ицар посмотрел на несущиеся все ниже тучи, послушал ветер и, помрачнев, сказал:
– Будет буря. Проклятье богам! Будет буря!
– Ты боишься гнева богов? – машинально спросил Гелиодор, по-прежнему болезненно переживая исчезновение души из тела Лабира.
– Я просто так к слову сказал, – сказал пират и резко развернулся к своим людям, распоряжаясь.
Моряки сняли и свернули паруса, оставив один кормовой. Карийская «Слава» продолжала плыть на юг.
– Судя по всему буря будет короткой, – сказал капитан в утешение всем.
Но моряки переглянулись между собой, словно несогласные с ним, и один из них – Зелот Хиосец, – не выдержав, крикнул капитану:
– Это всё из-за того, что Тлеполем убил пленника, угодного богам, – убил по твоему приказу, Ицар!
Ицар угрожающе потемневшими глазами взглянул на Зелота, на моряков, но промолчал.
Тогда Гелиодор велел привязать тело Лабира к передней скамейке для гребли.
Волны вздымались все выше. Вспененные, они яростно метались по поверхности моря; с играющей яростью, словно скорлупку, подбрасывали «Славу Кара» то вверх, то вниз, будто на качелях. Гемиола боролась с напором волн на своей левый борт, кренилась и скользила по волнам то вверх, то вниз – скрипели маяты, и весь корпус сотрясался, зажатый сильными объятиями стремительно несущихся, водяных и воздушных масс, – стихии, бурно задыхаясь, боролись друг с другом в обнимку.
Но по-настоящему – во всю свою мощь – буря все же не разразилась. Поиграв своей могучей силой, волны и ветер чуть поуспокоились.
К этому времени «Слава Кара» по настоянию Египтянина продолжала вдоль берега направляться дальше на юг.
Наступил вечер. На небе во всю его протяженность вырисовывались и клубились тучи – темные до черноты и кажущиеся плоскими. На всем западном горизонте их синеватые края горели светло-оранжевым и светло-желтым светом.
Ощущение грандиозного неспокойства мира. Если мир столь грандиозен и прекрасен, то он должен быть бессмертным! Или этот слабый отблеск вечности кажется нам красотой, а в более совершенном мире он бы звучал уродством?
Быстро темнело, вдоль бортов неустанно вздымались и опускались водяные валы, сгущалась тьма снизу и вверху, только далекое солнце у самого горизонта еще светило и от него по морю протянулась светящаяся полоса – в этой полосе вечно-беспокойные, вечно-шевелящиеся волны были пронизаны бесчисленным множеством вспыхивающих и гаснущих огоньков света.
В это время подплыли к нужному Гелиодору месту. Здесь до берега было не более двух схенов1, но солнце уже заходило, надвигалась близкая ночь, и из-за опасности прибрежных скал Ицар велел спустить якорь и ждать утренней зари. Но Гелиодор настаивал, что нужно и можно пристать к берегу. Он сказал, что и в потемках может провести корабль к берегу.