на жареху надергал, – ответил я ему и уселся рядом за стол.
– Руки! – прикрикнула мама, – Потом за стол… Я вымыл руки и присоединился.
После завтрака отец засобирался на огород и сказал, чтобы мы с братом набрали картошки и приходили жечь ботву. Брату Сережке было года четыре, и был он под моим присмотром. Пока разложили костер, пока нагорали угли, мы с братишкой запускали в небо мелкую картошку. На тонкие заостренные прутики насаживали картофелины и, размахнувшись, с силой швыряли их вверх. Улетали так высоко, что скрывались из вида. Потом отец разгреб середину костра и сунул картошку, привалив ее свежими углями. Навалил сверху еще сухой ботвы. Костер запылал.
– Пап… У меня гвозди есть, – обратился я к отцу…
– Какие гвозди? – поинтересовался отец.
– Щас-с принесу, – и я помчался к крыльцу, схватил синий кулек и вернулся на поле.
– Вот… – протянул ему мокрый ржавый пакет.
– Откуда такая ценность? – вопрос отца прозвучал подозрительно.
Немного смешавшись, я все же справился с волнением и сказал, что нашел гвозди утром на берегу.
– Что они там делали? – отец рассматривал гвозди…
– Андреич! – окрикнули отца. Все обернулись на голос. В прогоне за забором стоял хозяин гвоздей и смотрел в нашу сторону… У меня пересохло в горле, ноги онемели.
– Андреич! Подойди – попросил мужчина. Отец пошел к забору, а мы с Сережкой наблюдали за происходящим. Мужики поговорили о чем-то. Папа вернулся и, протянув мне кулек с гвоздями, хрипло проговорил:
– Берешь и несешь туда, где взял… Желваки на его щеках ходили ходуном.
– Пап… не пойду, – я сгорал от стыда…
И тут отец, без размаху, коротким хуком, врезал мне открытой ладонью по левой щеке… Я устоял. А отец как-то сгорбился сразу и побрел к калитке. Его фигура замелькала в прогоне за забором… Он сам пошел относить гвозди… Я успокаивал плачущего брата.
***
Дождь все не утихает… Шелестит по мягкой кровле крыши… Не гремит… Включил телефон… Четвертый час уже… Не спится…
Да… Бежит время… Завтра 21 августа… Отцу было бы сто лет… А, в девяносто четвертом, отец лежал после инсульта сороковой день. Жизнь покидала его. Стоя на полу перед ним на коленях, обняв его голову и прижавшись к его прохладной щеке, я прошептал:
– Пап… прости меня за все… и за гвозди…
Он еле слышно сжал мою руку… Наши слезы смешивались и скатывались по чуть пульсирующей жилке на его шее…
Через пятнадцать минут его не стало…
А дождь все не утихает… За окном засерело…
И щеку что-то заломило…
По волнам детства
Под утро ненадолго заснежило. Снег валил крупными снежинками и тут же таял, срываясь с крыши, стекая звонкими каплями, громко тукая по отмостке. Разбудили…
Сварил кофе.
За окном