были разные, много, много людей. В креслах и на полу, уместились тут и там, и везде происходило что-то важное и непростое. Одни – тихие и незаметные, спрятавшиеся в капюшонах и толстовках. Другие – шумные и пёстрые. Девочки, мальчики, девушки, парни, черт знает, кто, философы, бродяги, и все остальные. Разных голосов и возрастов. Они сидели по разным углам комнаты, лежали головами вниз, закинув ноги на ручки кресел. Одни читали, другие смеялись и курили. Многие были одеты были как попало, и говорили на незнакомом ему языке цитат, пошлостей и клоунов. Улыбались чему-то своему. Яша поежился. Они выглядели, как люди, которые легко могут сложить свой собственный мир, если им неугоден нынешний. И еще они выглядели, как семья. Союз отрепышей со своим вождём, душой и тихоней, и все они там уживались, все были раскрыты, всем было хорошо. Наглые, колючие, тёплые семьи. От них пахло свободой.
Небрежностью и молодостью.
До него долетали обрывки фраз.
– …давай-давай! – хохотнула какая-то девочка с волосами цвета диких ягод. – Расскажи мне как ты спишь спокойно и думаешь только о себе!
Яша машинально обернулся и посмотрел на Гримма. Тот ушел в гитару, прихватив за собой пару близ сидящих в качестве слушателей. Гитара у Гримма была черная, вся в царапинах и обшарпанных наклейках. Видимо, самодельных. Одной струны не хватало, и он ставил палец на пустой гриф, когда играл аккорды. Пел слегка фальшиво, но с душой. Живой, наглый, чуть-чуть хриплый от курения голос чаровал и смеялся. Затягивало.
Его слушали.
А гостиная жила своей собственной жизнью и не очень обращала внимание на то, что происходит вокруг. И на новенького – тоже.
Яша, неприкаянный, подошел к окну и осторожно взглянул за занавеску. Чем еще, в общем-то, заняться в комнате, которая живет мимоходом от тебя? Внезапно ему очень захотелось выглянуть наружу и испытать то детское ощущение восторга, когда выбегаешь на улицу и мир никуда не делся, всё ещё огромен и ждёт тебя.
Но в окне оказался лишь густой туман. Яша прильнул к стеклу, словно стараясь растревожить его. Туман не шелохнулся. Он даже не клубился, он просто висел повсюду, и в нём ничего не было видно.
Яша залез на подоконник и долго вглядывался в странную субстанцию. Невозможно было понять, зима там, снаружи, или лето, он был тусклый, ни тёплый, ни холодный. В каждое время года бывает такой странный день, когда небо – ни белое, ни серое, пустое, как рыбьи глаза, ни-ка-кое.
А он все сидел и сидел, по привычке пытаясь увидеть провода, или очертания тарелок, наружные стены, двор. Или другие дома вдалеке. Но была одна тупая, клубящаяся пустота. Лишь с наступлением вечера она медленно и неохотно затемнела, пока наконец не стала ночной, чёрной. Это, как понял Яша, был единственный крючок, за который держался этот странный дом, спасаясь от безвременья.
Спустя кто знает, сколько минут к нему снова подошёл Гримм.
– Ладно, – сказал он, – ночь скоро. Я пойду. – он помедлил, затем похлопал Яшу по плечу. – Удачи тебе.
Тот кивнул, сам еще не зная, во что он верит, во что не верит. Рукоглаз спрятал