быстрыми глотками выпит невкусный компот из гранёного стакана.
«Ну же, – говорит он себе. -Давай. Это всего лишь стакан. Никто не заметит.»
И ему кажется (?), что весь лагерь смотрит на него.
Звон подносов смешивается со звоном в ушах. Сейчас – или никогда. Последний обед смены. Через минуту отряд построится и уедет отсюда навсегда. Иди в очереди. Сдавай пустые тарелки с кусочками хлеба на мойку.
«Разбей стакан.»
Он никогда не делал ничего, что могло бы привлечь внимание. Но тут…
Разбей стакан. Просто так, потому что почему нет. Это как свистнуть песенку или соседские груши.
«Забудь о них – шепчет он себе. – Они – друг для друга, они ржут и переговариваются о своём, и им нет дела до тебя. Если не было все эти две недели – то, с чего бы сейчас быть?»
Очередь заканчивается. Подходи к судомойке. Пять человек впереди. Четыре. Сдал. Три. Парочка подружек шагает вперед и шепчется о чём-то.
«Это просто шутка, за которую тебе ничего не сделают.»
– Эй? Э-эй?
Заметила.
– Чего застыл?
Теперь и её подружка – тоже. Пялят на него, и секунды тикают.
Это всего лишь последний день смены.
Он начинает говорить и закашливается.
– Кхм… Дамы, – улыбается он, нервно подняв руку. – На счастье!
И разбивает о столовский кафель стакан.
Другие взгляды. Белый
До того, как умереть на белом подоконнике, скрытом занавеской, Лиза провела в доме несколько дней. За это время ей кое-как удалось вспомнить несколько историй, то ли из своей жизни, то ли из снов – примерно так же, как Яша встретил чужие руки, задремав в шкафу. Ночь высвечивала что-то уродливое. После ночи наступало утро, и надо было как-то с этим жить. Днём она выговаривалась и пересказывала все Гримму. Тот слушал очень внимательно, иногда что-то записывал и советовал не забывать.
И, в общем и целом, можно сказать, что она до конца продолжала следовать этому совету.
***
В город прокрадывалась зима.
Лиза шла домой, свалив с последнего урока, слушала химроманс и чуть-чуть пританцовывала в такт. Маленькая, худая, как спичка, с красноватыми мешками под глазами, чудесно игравшими на бледном лице. Ей было тринадцать, и мир крутился вокруг. Вдалеке носились серые поезда. Дома дышали окнами.
И дорога была светла, насколько это было возможно в таком странном возрасте. Впрочем, иногда случались мелочи.
Когда отец напивался, они с мамой запирались в комнате, оставляя его ночевать на кухне. Он ходил весь вечер туда-сюда по лабиринту от холодильника до входной двери, выл неразборчивые песни и искал бутылки. Мама прятала их с изобретательностью волшебника. Как-то раз она заметила, что отец хранит выпивку в гараже, и закрыла гараж на ключ. Весь тот день отец ходил бешеный, а мама с Лизой украдкой посмеивались. Она положила ключ в его ботинки, как раз те, в которых он и ходил.
Иногда в запертую дверь раздавался стук. Глухой и одинокий. В детстве Лиза представляла, что это стучит