Бараны безмозглые…
– Откуда в тебе столько ненависти? – ласково спросила блондинка, заходя в каморку станционных смотрительниц. – В таком чудесном месте работаешь. Станция «Площадь Революции». Центр Москвы, в двух шагах от Кремля. Радоваться надо, а ты срываешься каждый раз.
– Радость, иди ты! – заворчала Гульназ. – Где тот центр? Мы его с роду не видели, даже не нюхали. С утра до вечера под землей торчим, как в гробу каменном. Дышим мертвым воздухом. От сигналящих поездов у меня уши уже не слышат ничего. Сидим тут, только морщинами раньше срока покрываемся, – она взяла со стола круглое зеркальце на гнутой подставке, поглядела в него и вздохнула. – Я в свои 43 выгляжу, как старуха… Не лицо, а яблоко сморщенное. Тебя, Лерка, то же самое ждет, вспомнишь еще мои слова, да поздно будет.
Валерия пожала плечами и присела на шаткую табуретку. Осторожно пристроила локоть на маленький столик, чтобы не смахнуть чайник, сахарницу или щербатые чашки.
– А кто виноват, Гулечка, что ты двадцать лет под землей сидишь? Сейчас время такое, что нужно постоянно двигаться, что-то придумывать, искать интересное дело, чтобы и по душе было, и денежки капали.
– Накапают тебе, как же. Думаешь, я двадцать лет назад приехала в Москву, чтобы заживо себя похоронить в метро?! – в голосе Гульназ звучали обида, злости и еле заметные нотки разбитых надежд. – Я хотела в кино играть, столько кастингов посетила… «Мы вам перезвоним». Как же, ни разу не позвали.
– В кино сложно пробиться. Там для мужчин много ролей, а для женщин всего две обычно. Первую отдают известной актрисе, чтобы на афишу поставить знакомое лицо и у фильма рейтинг был. Вторая достается любовнице продюсера.
– А если три роли? Или много, как в сериале?
– У режиссера, сценариста и оператора тоже есть любовницы.
– Да я бы и в любовницы согласилась, но…
– Ни разу не позвали, – усмехнулась Валерия.
Гульназ вспыхнула, но отвечать не стала. Тяжело поднялась со стула, потирая распухшее колено и шепча заговор от артрита.
– Следующий поезд в депо идет, надо проверить…
– Давай лучше я, – предложила напарница, – а ты отдохни.
– Чего вскочила, Лерка? Набегаешься еще.
– Сиди, сиди. Я сегодня последний день, так что давай за двоих отшагаю.
– Как последний? Почему мне никто не сказал?
– Все расскажу, милая, не сомневайся. Вот сейчас деповский отпущу, и поговорим.
– Нет уж, моя очередь, значит, я и пойду.
– Пойдем вместе, – Валерия взяла ее под руку.
– Сиди! – отрезала Гульназ, толкая металлическую дверь, а мысленно добавила:
«Не нужно мне твоих одолжений!»
Она шла по пустым вагонам, заглядывая под сиденья.
«Последний день! Неужели мои молитвы услышаны?»
Она обрадовалась, хотя и чувствовала досаду оттого, что не удалось своими руками вытолкать жизнерадостную малолетку со станции. Чесоточный клещ и тот не вызвал бы такого раздражения, как эта… Она не смогла бы