встал во весь рост, кровь стекала по животу и ногам. Он схватил девочку за волосы и подтащил поближе к ванне. Повязка уже сползла с глаз, теперь малютка истошно визжала, но слышала ее только Лена.
Две банды сражались молча, люди били и резали друг друга, выкручивали руки, выдавливали глаза – и все это без единого слова, без ругательств и окриков.
Никита поднес нож к горлу девочки, но убивать не торопился. Он закрывался этим вопящим щитом, чтобы оставался шанс на побег, если его банда не выстоит.
Игнат, поигрывая вилами, подошел поближе. Рыжий угрожающе набычился и прижал лезвие ножа к сонной артерии девочки. Его соперник равнодушно пожал плечами и сделал еще один шаг. Никита отступил на шаг, поскользнулся в мокрой ванне. Чиркнул по горлу, обрывая визг девочки, отбросил ее обмякшее тело и нож, и опрокинулся навзничь. В последний момент ухватился руками за чугунные края, чтобы не разбить голову. Игнат прыгнул вперед и вонзил острые вилы в его левую ногу, чуть выше колена.
Глаза маньяка полезли из орбит от невыносимой боли. Никита разевал рот, как рыба, выброшенная на берег, но так и не сумел закричать. Вилы ужалили снова – в плечо, потом в живот, в правое бедро. Игнат истыкал его острым трезубцем, словно пытался наколоть на вилку последний вареник, скользящий туда-сюда по миске полной сметаны. Лена подбежала к ванне, повернула рыжую головку, закрыла незнакомые глаза и поцеловала холодный лоб. Это не Ира. Но где же…
– Где моя дочь?! – закричала она так громко, что даже стены кошары задрожали.
На это раз ее услышали. Откуда-то слева, из-за груды давно сгнившей соломы, донесся слабый голосок:
– Мама? Это ты? Где мы?
– Родная моя, все хорошо! – Лена бросилась к дочери, только что очнувшейся от долгого сна, подняла на руки, закружила, прижала к груди. – Никому тебя не отдам, слышишь? Никогда и никому!
Мозолистые пальцы властно разжали ее руки. Игнат сбросил потертую мастерку, завернул в нее девочку и, сунув теплый сверток в руки матери, подтолкнул обеих к выходу. И то верно, ночи в степи зябкие, как бы не простудилась дочка. А до станции путь не близкий.
Лена шла по полю, не разбирая дороги, но теперь ее не беспокоили ни ямы, ни кротовые норы. Дочь обвила руками ее шею и снова впала в забытье, бормоча сквозь сон:
– Ехали цыгане кошку партизанить. Кошка сохла, хвост – обрез…
За спиной вставало зарево. Игнат и его подельники подожгли овчарню с четырех углов, не оставляя израненному Никите шансов на спасение. Возможно, он уже истек кровью или задохнулся в дыму, но Лена представляла, что он еще жив и корчится на земляном полу в страшных муках, не издав ни единого звука. Да, сейчас ей хотелось одного: чтобы изверг умирал долго. Чтобы страдал от боли до самого рассвета.
– Кто слово молвит, тем капец, – подытожила Иришка, и потерлась щекой о мамино плечо.
Григорий Вайнот
Только самые заветные желания
– Уважаемые пассажиры!
Противный каркающий голос вырвался из динамика и