Послушные лошади тронулись и неспеша повели дилижанс по дороге на Муари.
Через несколько часов стемнело и, как предсказывал проницательный Брулий, зарядил ливень. Дорогу порядком размыло, но лошади того не замечая, уверенно тянули вперед и уже к полуночи доставили дилижанс до первой остановки в Морпье. Там лошадей напоили, а пассажиров накормили в станционной закусочной.
После недолгого отдыха путешествие возобновилось. Иной пассажир вовсю спал; другой молча сидел или, как Вилли, читал книгу при свете стеариновых фонарей; а остальные разбавляли поездку болтовней.
– Йосеф! Неужто ты? Гляжу себе и размышляю. Рожа вроде твоя, а брюхо как бы и в размерах меньше стало, – спросил долговязый мужичок в красной жилетке у соседа, подсевшего на остановке.
– Вне всяких сомнений это я! – самодовольно пробасил широкоплечий Йосеф, облаченный в такую же жилетку, но только зеленую.
Брюхо его заняло почти всю скамейку, отчего сидевшему рядом Вилли пришлось прижать колени и втянуть плечи.
– Держу себя в форме, – продолжил Йосеф, – да и ты, Якоб, гляжу – не стареешь и как прежде небеса макушкой подпираешь.
– Чистая правда! – ответил Якоб, пригибая голову чтобы не задеть потолок.
– А правду ли говорят, будто бы у вас в Ле Брасю запретили в публичных местах в ухе пальцем ковыряться? – поинтересовался Йосеф.
– Правда как то, что сосед мой Уве Хелдунд круглый дурак! – увлеченно ответил Якоб, – а запретили такую гигиену сразу после того, как в забегаловке, где любила перекусить супруга нашего мэра, произошло событие – великое по масштабу бедствия. Знал ли ты, Йосеф, что в незапамятные годы на нашу Сюрляндию варвары напали? Только то был переполох в яслях, по сравнению с тем пожаром, что устроила эта обезумевшая баба! Пока сидела она и уплетала тарелку супа с клецками, мимо проходил поваренок с кухни и теребил мизинцем в правом ухе, до того он увлекся тем занятием, что все вокруг замечать перестал. И как только извлек из уха излишки серы, ногтем прищелкнул и супруге мэра прямо в тарелку отправил. Взревела она от такой острой приправки как раненая лошадь. Благо что суп не шибко горячим оказался, и поваренка не сильно прижгло, когда запустила она тарелку ему прямо в харю.
– Мерзкое дело, – заключил Йосеф, – так и глаз недолго выбить. Слышал я еще, что славный бордель в Морковном переулке прикрыли. Будто бы заместо него банк теперь стоит, а сотрудниц тамошних сохранили в штате, чтоб клиентуру старую не терять. Было такое или врут, мерзавцы?
– Чистая правда! Как то, что лавочник Юнас Улсон ходит теперь по улице точь-в-точь моя коленка. Лысый и непрезентабельный.
– А с этим, что вышло?
– Цирюльник в том злодеянии виновен. Захаживал Улсон к нему на днях с такими словами: «Побрей-ка ты меня, братец, по-модному, мол, событие важное намечается». А тот ему отвечает, мол, волноваться незачем, в Бирне в свое время побывал и там все тонкости профессии усвоил. Сделаю тебе прическу с какой в розовом дворце первые головы страны по шелковым коврам в лакированных