такие дома лет двадцать тому назад, когда леса Сюрляндии поделили на обходы и вверили их под охрану Лесному Патрулю. Служба там проходила по строгим армейским порядкам: со своим уставом, традициями и запутанной иерархией; но жители близлежащих селений, как правило, не разбирались в тонкостях званий и называли всех подряд лесниками.
Вилли шел позади Тувы и задумчиво поглядывал как поблескивают звездочки на ее погонах. Ему все еще не давала покоя мысль, где он мог раньше ее видеть, на подходе к дому он окликнул ее и рискнул успокоить свое любопытство.
– Прошу прощения, – обратился он к ней, – очень мне лицо ваше знакомо. Вы случаем не бывали в Дюли? Может, в трактире Вите Брюхена вас видел?
Тува промолчала, и покачав головой поправила ружье на плече. Вилли тут же отступил.
– Эй, знахарь, ты что с ума сошел? – взволнованно прошептал Фульк. В каком еще трактире?
– Обознался видать, всякое бывает.
* * *
Отряд остался снаружи. Тува и арестанты зашли в дом. За столом боролся со сном рыжеволосый лесник, но, едва ее заметив, вскочил и пристукнув каблуками громко объявил:
– Дежурный рядовой Хансен! Во время моего дежурства происшествий не случилось…
– Все ясно, – прервала Тува, – спал бы дальше, зачем зря сапогами скрипишь.
Вилли обомлел.
«Кто ж тебя так вырядил? – подумал он, уставившись на Хансена, – а бороду-то отрастил: таракан заползет – заблудится».
Повстречать старинного приятеля, да еще в таком геройском обличии он никак не ожидал. Расскажи ему такое раньше, не поверил бы и непременно ответил что-нибудь вроде: «Кто, этот? Да нет, вы что-то напутали. Его из дому порой не вытащишь, а тут представьте себе».
Да и как в такое поверить, когда в робком и нерешительном Хансене и с собаками не сыщешь ничего героического? Щупленькое тельце с тоненькими женскими ручками, узкими плечиками и несоразмерно крупной головой, усеянной жидкими рыжими волосиками, и такой же жиденькой бородкой; лицо же и вовсе напоминало неудачные наброски скульптора, работающего с глиной: большие уши, маленькие, круглые глазки и широкий рот с мясистыми губами. Точно «тыква с ушами», как по-дружески называл его Вилли.
* * *
Вилли уже было протянул Хансену руку, но заметил, как тот слегка покачал головой, намекая на не самое лучшее время для дружеских объятий. Он отступил, но сразу получил тычок в спину.
– Погляди Хансен, каких я тебе ребятишек привела, – весело проговорила Тува, – в лесу бедняжки заблудились. Надо бы их теперь приютить, накормить и спать уложить.
– Есть, капитан! – отчеканил Хансен.
– А этот чего скучает? – спросила Тува, кивая на взлохмаченного паренька, сидевшего на стуле. Он тихонько постанывал и потирал распухшую руку. Ноги его были крепко связаны веревкой.
– Его пасечник привел, – ответил Хансен, – говорит, мед у него воровал.
– Клянусь! – взрыдал паренек, – в мыслях не было. Хансен, Тува, оклеветал меня пасечник проклятый. Его мед даже собаки